Похождения скверной девчонки - [6]

Я последним узнал невероятную правду — уже после того, как Лили и Люси таинственным образом исчезли, не простившись ни с Мариросой, ни с другими, — «закусив удила своего позора», сказала бы моя тетка Альберта, — и когда свистящий шепот растекся по танцевальной площадке, взбудоражив сотню девочек и мальчиков, которые вдруг забыли про оркестр, про ухаживания и шушукались, без устали смакуя происшествие, изумлялись, волновались, делали большие глаза, а в них пылала злоба: «Ты уже знаешь? Ты слышал? Тебе сказали? Ну и как тебе это нравится? Кто бы мог подумать! Кто бы мог такое вообразить!» — «Они никакие не чилийки! И никогда ими не были! Сплошные враки! А про Чили ничего даже не знают! Всё насочиняли! Всё выдумали! А тетя Мариросы вывела их на чистую воду! Настоящие проходимки, да, проходимки!»

Оказывается, они на самом деле были перуанками, вот и все. Бедные! Бедные! Тетя Адриана, только что приехавшая из Сантьяго, видно, страшно удивилась, услышав, с каким акцентом они говорят, нас-то он мог обмануть, а вот ей сразу стало ясно, что тут какая-то интрига. Можно только догадываться, как чувствовали себя чилийки, когда тетя толстухи Мариросы углядела подвох и принялась расспрашивать про их семью, якобы жившую в Сантьяго, про район, где они якобы обитали в Сантьяго, про школу, которую они якобы посещали в Сантьяго, про чилийских родственников и знакомых. Надо думать, Лили и Люси пришлось испить самую горькую чашу за всю их короткую жизнь, а уж тетя Адриана всласть над ними поглумилась, прежде чем отпустила от себя — в самом жалком душевном и физическом состоянии, — и тогда она объявила своим родственникам и друзьям — и, конечно, ошарашенной Мариросе: «Никакие они не чилийки! Эти девочки никогда в жизни не бывали в Сантьяго, они такие же чилийки, как я папуаска!»

Тогда-то, в последний день лета 1950 года, когда и мне тоже только что стукнуло пятнадцать, началась для меня настоящая жизнь, жизнь, в которой перестаешь принимать за реальность воздушные замки, миражи и сказки.

Подлинную историю фальшивых чилиек я так никогда и не узнал, да и никто, кроме них самих, ведать не ведал, что за этим кроется. Зато я наслушался всяких домыслов, сплетен, фантазий и наветов, которые продолжали шлейфом тянуться за ними, когда их самих уже и след простыл. Вернее, сестер сразу перестали приглашать на праздники и посиделки, на чаепития и местные вечеринки. Злые языки утверждали, будто, хотя приличные девочки из Баррио-Алегре и Мирафлореса перестали водить с ними дружбу и даже отворачивались, завидев на улице, мальчики, подростки и взрослые мужчины, наоборот, искали с ними встречи — правда, тайком, как ищут встречи с девицами сомнительного поведения. А кем же еще, скажите на милость, были Лили и Люси, если не такими девицами? Переехали сюда из какого-то другого района, может, из Бреньи или Порвенира, и, чтобы скрыть, откуда они родом, стали выдавать себя за иностранок, дабы проскользнуть в хорошие дома, втереться в доверие к приличным людям, обитающим в Мирафлоресе. Понятно, что ребята сразу начали к ним клеиться — просто чилийки многое им позволяли, что только одни оторвы и могут позволить.

Тем временем все вроде бы понемногу забыли про Лили и Люси, потому что новые персонажи, новые события заслонили скандал, случившийся в последнее лето нашего детства. А я не забыл. Не забыл ни про ту, ни про другую и особенно часто вспоминал Лили. И хотя пробежало столько лет и Мирафлорес сильно изменился — изменились его нравы, исчезли социальные барьеры и предрассудки, которыми прежде здесь кичились, а нынче стараются упрятать поглубже, — я храню в памяти образ этой девочки, нередко вспоминаю ее, и опять слышу озорной смех, и вижу хитрые глаза цвета темного меда, вижу, как она тростинкой изгибается в ритме мамбо. Мало того, я по-прежнему считаю, что, хотя мне уже довелось пережить не одно и не два лета, то было самым сказочным.

II. Партизан

Ресторан «Прекрасная Мексика» находился на пересечении улиц Канетт и Гизард, в двух шагах от площади Сен-Сюльпис, и в первый год моей жизни в Париже, когда с деньгами у меня было совсем туго, мне нередко доводилось стоять у черного входа и ждать, пока появится Пауль с пакетом тамалей, тортилий, карнит или энчилад,[7] а потом я спешил поскорее, пока не остыли, расправиться с ними в своей комнатке в «Отель дю Сена». Сперва Пауль поступил работать в «Прекрасную Мексику» подручным на кухню, но очень быстро, благодаря своим кулинарным талантам, вырос до помощника шеф-повара, а когда вздумал бросить это дело, чтобы всего себя без остатка отдать революции, уже сам занимал должность шеф-повара.

В начале шестидесятых Париж переживал лихорадочное увлечение кубинской революцией, и сюда слетались тучи молодых людей со всех пяти континентов, которые, как и Пауль, мечтали повторить у себя на родине подвиг Фиделя Кастро и его товарищей — барбудос и готовились к этому — кто для виду, а кто и всерьез. Они собирались по кафе и обсуждали планы восстаний и переворотов. Когда я вскоре после приезда в Париж познакомился с Паулем, он не только работал в «Прекрасной Мексике», но также изучал биологию в Сорбонне, хотя вскорости и учебу тоже бросил ради революции.