Похождения штандартенфюрера CC фон Штирлица - [76]

— Вы коммунист? — неожиданно для себя спросил Борман.

— Я?

— Ну конечно вы.

— Вы меня обижаете! Конечно же коммунист.

— Тогда вы все должны понять сразу и без лишних объяснений.

— Но, простите…

— Мартин Рейхстагович…

— Но, простите, Мартин Рейхстагович, я хотел бы напомнить вам, что Штирлиц тоже коммунист и в партии он более нас с вами. Не нам судить о его действиях и поступках.

— Я вам сказал, — воскликнул Борман. — Это одно и то же. А опорочить его перед глазами мировой общественности мы должны. Директива спущена и не мне вас учить, что ее надо выполнять, и все тут! А, может, Генрих Кальтенбрунович, вы против партии?!

— Вы меня оскорбляете!

— Я? Да что вы! Уж не мне соваться в ваши дела. Но то что вы защищаете Штирлица наводит на всякие мысли… Впрочем, предателем вы никогда не были.

— Предателем? — оборвал его Кальтенбруннер. — Да я за свой партийный билет готов жизнь отдать! Я — коммунист до мозга костей!

— Ну, ну, друг мой, я погорячился. Впрочем, хватит дискуссий, посмотрим, какой вы коммунист. Итак, к делу, пишите.

Кальтенбрунер взял ручку и принялся записывать слова мелкого пакостника:

Полковник Максим Максимович Исаев находясь на ответственном задании в Мексике (или в Бразилии, точно пока не установлено) грубо нарушив партийную дисциплину и потеряв облик человека коммунистического труда, вел распутную жизнь с тамошними плохо одевающимися девицами подозрительной наружности. Снюхавшись с некой Марианной, означенный Исаев опорочил ее и по принуждению заставил вступить в партию. Этого ему показалось мало, и он завел связь с барышней легкого поведения, некой Ракелией, которая разоблачила нашего агента по кличке Голубая Розочка. Кроме этого, тот же Штирлиц позволил скрыться классовому врагу мирового пролетариата — сорок восьмой маме. Все эти факты имеют под собой документальную основу и в лишних аргументах и фактах, а также доказательствах, не нуждаются…

— Но это же не доклад! Это же донос, товарищ Мартин Рейхстагович! — Кальтенбруннер наморщил лоб и прекратил писать.

— Что вы имеете в виду, Генрих Кальтенбрунович?

— Я имею в виду текст, который вы только что продиктовали.

— Ах, текст! Так вот, друг мой! Или вы его подпишите, или положите партбилет на стол, или одно из трех! Вы меня давно знаете? Давно! Я, в отличие от вас и подхалима Шелленберга, не путаю действия с поступками! Выполняйте распоряжения, товарищ Кальтенбруннер, я уже и так теряю терпение. А может, меня осенила мысль, вам в морду дать?

Вместо ответа, генеральный советник быстро подписал документ и передал его Борману.

— То-то! А то не могу, не хочу! — Мартин Рейхстагович положил бумагу к себе в папку и поспешно вышел.

«Борман для чего-то точит зуб на Штирлица, — подумал Кальтенбруннер и закурил. — А впрочем, мне на это глубоко наплевать! Это их проблемы! У этих русских вечно что-то не так. Стоп! Причем здесь русские? Ведь Борман… значит Штирлиц все знает… А может это была проверка? Тогда я погиб».

Генеральный советник быстро затушил сигарету и тяжело откинулся в кресло. За окном шел дождь, не сулящий ничего хорошего. Старый партиец был подавлен и неожиданно понял, что его провели.

— Конечно провели! — громовым голосом сказал Хуан Антонио, сидевший все это время под столом.

— А-а, дорогой мой Хуян! Это вы?! Вечно вы неожиданно появляетесь! — Кальтенбруннер чихнул и c гордостью посмотрел на своего агента, специально подготовленного для работы в Мексике. — Так вы думаете, что все кончено?

— Ну, это не совсем так…

— Говорите яснее.

— Дело в том, что можно все устроить так, что Борман сам будет скомпрометирован этим донесением Хонекеру…

— Неужели это возможно?

— Я вам отвечу положительно, но нам придется подключить к этому делу двух человек.

— Кто эти люди? — Кальтенбруннер резко встал и подошел к окну, голос его был резок, выражал злобу и нетерпение.

— Генрих Кальтенбрунович, их имена вам ни о чем не скажут, но только с помощью этих двух мы сможем обвинить мелкого пакостника в неверности его супруге и в предательстве коммунистических идеалов.

— Что вы все вечно тянете, дорогой товарищ Хуян Антонио, итак — их имена?

— Это товарищ Даниэла Лоренте и Мария Сорте…

— Но позвольте, — вскричал Кальтенбруннер. — Эту Сорте я прекрасно знаю и, если мне не изменяет память, она является второй дочерью Мюллера от третьего брака с этой, ну как ее…

— Долорес…

— Точно! C этой милой старушенцией.

— У вас хорошая память, дружище. Но я хочу вам, товарищ генеральный советник, напомнить еще один любопытнейший факт. Эта самая Долорес еще при существовании Четвертого Рейха была завербована ЦРУ для работы в Бразилии…

— В Мексике…

— Да, да, вы правы. Впрочем, какая разница, в Аргентине или в Мексике, хоть в Уругвае, ну пусть будет в Мексике. Хотя мне милее Венесуэлла. Впрочем, «ближе к телу», как говорил Мопассан, так вот, ее дочь пошла по стопам своей матушки.

— Как?! Сорте — агент ЦРУ?!

— Вот именно.

— Значит… Ага! У этой же Сорте дружеские связи с Джиной — женой Бормана. Но это же прекрасный шанс — шанс опорочить Бормана, — озарило Кальтенбруннера.

— Конечно, камрад генеральный советник! Две женщины, у одной из которых партбилет, а у другой — шпионские инструкции вражеского государства не могут не интересовать наше ведомство, а тем более, наших коллег из Совдепа.