Похождения двух горемык - [12]

Никита пожал плечами.

— Катки надо. По каткам снимете.

— А где их взять?

— У дядя Миши спросите, у лесничего.

— А он даст?

— За пол-литра он все даст! — сказал сварщик.

Когда мы вышли из мастерской, солнце уже садилось. День, можно сказать, пошел на сварку.

Мы шли по улице и вдруг увидели идущего зигзагами старичка.

— Кто это идет? — взмахивая руками, кричал он. — Это дядя Миша идет! Кто-о здесь хозяин?.. Здесь дядя Миша хозяин!

— Дядя Миша! — подошел к нему Никита. — Нельзя ли для катков бревнышек из сухостоя, катер на воду спустить?

— Счас! — подумав, сказал дядя Миша.

Он ушел в дом, и долго его не было. Потом вдруг оттуда раздались крики:

— Кто это идет?.. Это дядя Миша идет!.. Кто здесь хозяин?.. Здесь дядя Миша хозяин!

Решившись, мы вошли в дом.

— Дядя Миша! — сказал Никита. — Ну что тебе сделать? Санитарную рубку? Рубку ухода? Рубку осветления? Ведь загажен же лес!

Взгляд дяди Миши остановился вдруг на Никите.

— Один плыл али с красной девицей? — неожиданно нараспев заговорил он. (Я понял вдруг, что мы имеем дело с колоссальным жуликом.)

— Да я не о том! — с досадой сказал Никита.

Тут дядя Миша стал долго пить чай, бормоча примерно одно:

— Вот ужо... распогодится... ободняется... Вот ужо — выпью водушки...

— «Водушки» — это что-то новое! — сказал Никита.

Тут дядя Миша, всхлипывая, стал вспоминать какие-то «березушки», которые он, видимо, продал.

Никита, яростно ощерясь, схватил его и начал трясти:

— Ты, гнида! Ты будешь работать или нет?!

Потом, сам испугавшись своей ярости, Никита отпустил его, и мы вышли. К ночи мы снова вернулись к катеру.

Катер, накренясь, белел среди абсолютной тьмы. Только волны, пробиваясь через камни и выходя на ровное место, с шипеньем растекались, словно кто-то растягивал в темноте белую резинку.

Мы пролезли по скользким камням до катера. На волны я не обращал внимания уже, они меня больше не волновали.

Мы зажгли на катере свет, поставили коленвал, натянули на выхлоп черную тугую трубу дюрита.

Когда рассвело, вышло солнце, я бросал, уже с кормы, спиннинг. Однажды, когда я подматывал, рядом с моей блесной шла маленькая рыбка, — видимо, думала, что нашла подружку, хотела подружиться.

Потом вдруг раздался стук— и по камням подъехал дядя Миша. На телеге был навален сухостой.

— Семнадцать шестьдесят!.. Брут-та! — бодро закричал дядя Миша, соскакивая. — Деньги давай!

— «Брутто», — усмехнувшись, сказал Никита, — это значит вместе с ним, и с лошадью, и с телегой!

Мы сгрузили с телеги стволы. Дребезжа по камням, дядя Миша бойко умчался.

Мы стали таскать бревна на камни. Вдруг мы услышали громкий треск. Вдоль берега ехал трактор. Трактор остановился, с него спрыгнул тракторист.

— Та-ак! Правильно делает городской мальчик! — закричал он.

Он быстро разделся, залез в воду, стал ворочать с Никитой бревна. На руке синела надпись: «Слава доблестным соколам!»

Потом он уплыл с тросом, завел трос за далекий одиночный камень, потом, вернувшись, надел петлю на швартовы катера.

Прямо мокрый, плюхнулся на сиденье трактора, трактор заревел, трос страшно натянулся... Катер, дернувшись, прокатился по бревнам и с размаху плюхнулся на чистую воду.

...За это время я отварил картошки, потом полез на катер за консервами. Но когда вернулся, тракториста уже не было, только валялись на полдороге вилка с наполовину откушенной картошкой, — так стремительно он уехал.

...Долго рассказывать, как мы шли обратно, снова через всю Ладогу, через всю Неву.

При входе в Неву у нас кончилось масло, потом — солярка, стрелки стояли на нуле, но мы как-то шли.

Никита ложился в поддон мотора, вычерпывал старое, переработанное масло, процеживал его сквозь марлю в банку и снова заливал в двигатель.

— Как идем! — время от времени восхищенно говорил он. — Масло на нуле. Солярка на нуле!

И вот показался высокий мост Володарского, потом другие мосты.

— Как идем... Как идем! — повторял Никита.

У Литейного моста нас встретила вдруг волна, достающая до стекла рубки, но после Ладоги нам это было смешно.

Мы дошли до Каменного острова и стали там на стоянке катеров. Покачиваясь, мы вышли на берег. Потом мы сели на такси и доехали до дому. Нас радостно встретила Лиза, моя старшая сестра, жена Никиты.

В грязных, промасленных робах мы долго сидели посреди комнаты. Лиза о чем-то нас спрашивала, но мы молчали.

— Как шли!.. Как шли! — сказали мы неожиданно вместе.

На следующий день, придя немного в себя, я позвонил одной своей знакомой — Лене. Мы пошли с ней в кино, но и там я все не мог успокоиться.

— Как шли! Нет, как шли! Представляешь? — говорил я.

Она сухо кивала.

— Что ж ты думаешь? — говорил я. — Дядя Никита на дно ложился, грязное масло вычерпывал из поддона, процеживал сквозь марлю и снова в двигатель заливал!

— Не мог бы ты поговорить о чем-нибудь более интересном? — неожиданно сказала она.

— Как же неинтересно? — я обомлел.

Во время всей картины я молчал, но на улице, забывшись, снова начал свое: «Солярка на нуле, масло на нуле» — и вдруг, опомнившись, заметил с удивлением, что Лены уже нет.

На следующий день я пошел в школу и там все рассказывал, не мог успокоиться, но никому почему-то не оказалось особенно интересным узнать, как мы шли.