Похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе - [52]

— Мы прошли примерно треть. Остальное осмотрим бегло.

— Ни, ни, ни! — замахал руками Квачи.— Где у меня столько сил! Не для того я сюда приехал!

Вышли из музея. Наняли авто и, объехав театр Бернар, ратушу и собор Парижской Богоматери, углубились в Латинский квартал.

Перед Пантеоном Коранашвили показал землякам роденовского "Мыслителя".

Бронзовый гигант сидел, опершись локтем на колено, уперев под­бородок в кулак. В его фигуре было столько сосредоточенности и во­левой целеустремленности, что напряглись даже мышцы ног, словно мысль материализовалась и обрела вес.

Квачи присмотрелся к бронзовому гиганту, усмехнулся, изрек:

— Крупную комбинацию задумал малый. Мне бы такого в подруч­ные, смышленый бы кореш получился.

— Тут рядом еще два музея — Люксембургский и Клюни,— пред­ложил Коранашвили.— Зайдем, посмотрим...

— Э, нет. Баста! Я устал. Теперь в хороший ресторан...

Рассуждения многоопытного Одельсона

Друзья надели редингтоны, продели в петлицы по хризантеме и спустились в ресторан. Владелец гостиницы и метрдотель почтитель­но приветствовали новых гостей.

Ресторан был спокойный, тихий, строгий: ни кутежей, ни тостов, ни песен.

Выходя после завтрака, в дверях столкнулись с приунывшим Исаа­ком Одельсоном. Тот усадил всех троих в авто и бросил шоферу:

— А Лоншан, силь ву пле!

В дороге Одельсон кратко рассказал Квачи свою историю.

Изгнанные из Одессы, супруги приехали в Париж. Одельсону уда­лось прихватить изрядную сумму денег.

— Я мог спокойно жить на эти деньги, но беда в том, что я еврей, А еврею, даже заваленному миллионами, не живется без дела. Вот я и приобрел большой ювелирный магазин — и прогорел.

— Неужели Исаак Одельсон разорился? Можно ли в это поверить?

— Разорился. Еле сумел сберечь столько, чтобы открыть Ребекке маленькую мастерскую.

— Выходит, Ребекка теперь работает?

— Мы оба работаем. С нами еще живет моя племянница, сирота...

Проехали по бульвару Гранд-арме. Пересекли Булонский лес и оказались у ипподрома Лоншан. Там уже было многолюдно. И какая публика! Весь парижский бомонд!

Необозримое поле для скачек окружали цветущие кусты; трибу­ны были украшены гирляндами.

Толпа гудела и роилась, точно потревоженный улей...

После скачек Исаак дал ему толковый совет: у дороги в Булон­ский лес есть ресторан "Арменвиль"; бомонд заворачивал туда — пе­редохнуть и принять "аперитив".

Для начала Квачи купил превосходную лошадь, победившую в тот день на скачках; затем направились в ресторан.

И впрямь, весь Париж прошествовал перед ним. Квачи изучал проезжающих женщин, а самых красивых и стройных раздевал гла­зами, столь элегантно пользуясь при этом моноклем, что ему позави­довал бы даже его учитель, министр двора барон Фредерикс.

А опытный, знающий свое дело гид наводил на след.

— Вон президент Пуанкаре... А это послы: России... Германии... Английский... Вон министры — прошлые и нынешние: Сарриен, Като, Клемансо... А вот и миллионеры. А там писатели, журналисты и люди искусства: Стенвей... Марсель Прево... Сара Бернар... Лозани...— Пе­речисляя, он сообщал краткие сведения или интимные подробности.

— Эти женщины — живые модели. Магазины мод бесплатно оде­вают их и таким образом знакомят общество со своей работой... Вон там сидит любовница барона Гревье... а это любовница Конде... А вот эта...— И он показал с десяток дам далеко не первой молодости и на­звал столько же миллионеров, на содержании которых они числились.

— Как?! — поразился Квачи.— Неужели миллионеры не могли найти себе молоденьких?

— А! — лукаво улыбнулся Одельсон.— Сразу видно, что вы человек неопытный! Парижский демимонд не примет юную верти­хвостку, неопытную и не обученную своему искусству. Кокетливая, шаловливая хохотушка с потешными ужимками овладевает ремеслом в студенческих кафе. В этом плане Париж разделен на два мира: тот берег Сены — и этот, Латинский квартал — и Монмартр. Юная кра­сотка начинает на том берегу, а кончает на этом. Там она пашет и се­ет, здесь же собирает урожай. На том берегу студенты учат ее люб­ви, на этот она приходит мастером. В Латинском квартале женская любовь застенчиво улыбается, порой трогательно плачет и милыми шалостями щекочет мужское сердце; на Монмартре женщина громко смеется и хохочет. Ласка латинянок — легкий ветерок, ласка монмартрок — буря. Страсть тех — язычок пламени, страсть этих — пылаю­щий уголь. Легкомысленные шалуньи пахнут розами и фиалками, женщины же Монмартра, любовницы миллионеров — маринадом и... камамбером и рокфором... Что? Вы еще не пробовали сыр-рокфор? Гарсон, два рокфора и два камамбера... Да, стало быть, на чем я оста­новился? А у кого миллионы? У стариков. Стало быть, и лучшие жен­щины принадлежат им. Зрелые люди, вроде меня, не любят ветреных вертихвосток, непоседливых, бойких, веселых хохотушек, слезливых и болтливых сорок. По мне лучше опытная и мудрая ворона. Да, это говорю вам я, одесский еврей, уже перебродивший и скисший Одель­сон, который полвека шатается по свету и все видел и все испытал. Не осталось и пяди земли, неведомой мне. Я знаю девять языков, пере­менил девять профессий... А вот и рокфор с камамбером принесли... Ну-ка, попробуйте и понюхайте... Ешьте, ешьте, не морщитесь. Когда привыкнете, уже не сможете без него обходиться. Скажите, ведь пах­нет этот сыр зрелой женщиной; говоря по-русски, бабой? Пахнет баба этим сыром?.. У-у, пахнет, да еще как!.. То-то... Да, я, значит, говорил о том, что сменил девять профессий. Сначала был часовщиком в Одессе, затем революционером. Не смейтесь, это тоже профессия, и очень опасная, ненадежная и ненасытная — забирает всего... Тридцать лет назад я сбежал из Сибири в Америку. В Бостоне завел фабрику по утилизации мусора и тряпья, в Клондайке искал золото, в Вирджинии разводил хлопок, на Кубе производил сахар, в Гренландии ловил ры­бу, на Аляске охотился, в Претории копал алмазы, в Занзибаре торго­вал слоновой костью и на Цейлоне искал жемчуг на морском дне... В конце концов я вернулся в Одессу и начал пять разных дел с хоро­шей перспективой. Остальное вы знаете: на старости лет взыграла дурь, и опять связался с революционерами. Ха-ха-ха!.. Только благо­даря вам избежал каторги. Судьба улыбнулась мне, да так широко, что вместо Сибири Исаак Одельсон вынырнул в Париже. И не с пустым карманом, но... Теперь бегаю хвостом за такими почтенными господа­ми, как вы, и тем зарабатываю на кусок хлеба для своей семьи...