Похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе - [17]

Квачи сунул в карман письмо Исаака Одельсона и ушел.

Встревоженные родственники Ребекки собрались у нее переговорить об обстоятельствах дела.

В это самое время Квачи внимательно изучал почерк Исаака и пытался воспроизвести все его особенности.

Вечером он поужинал с Павловым в кабинете одного из лучших ресторанов и они окончательно обо всем сговорились.

При очередном свидании между Ребеккой и Квачи произошел следующий разговор.

— Представь себе, Павлов неожиданно оказался истинным джентльме­ном,— несколько удивленно сказала Ребекка.— Принял меня вежливо, почти галантно. Говорит: или виселица, или Париж, все определится в ближайшую неделю; судьба вашего супруга зависит от одного документа. О тебе, кстати, упомянул: Наполеон Аполлонович мой близкий друг, человек в высшей степени надежный и осмотрительный...

— Я же говорил, моя любимая, что дело в шляпе!.. Теперь взгляни, пожалуйста, на это письмо. Узнаешь почерк?.. Это и есть документ. В голове не укладывается, как мог такой опытный человек, как твой Исаак, допустить такую оплошность...

Для начала Квачи получил половину оговоренной суммы и на глазах у восхищенной Ребекки сжег злосчастный "документ".

Еще через неделю Ребекка и Исаак Одельсон попросили заграничные паспорта и стали собираться; при этом они то и дело прижимали пальцы к губам и затыкали рты своим родственникам, скрывая тайну счастливого освобо­ждения.

В те же дни Квачи Квачантирадзе прибавил к своему счету в Азовском банке еще несколько тысяч.

Последний день любовники провели вместе.

Перо не в силах описать его. День прощания и расставания, день разрыва чувствительнейших любовных нитей, раскола сплавленных страстью сердец, слившихся тел и соединившихся душ! Пролились реки слез, прозвучали вздохи и стоны; и были там муки распаленной плоти, сладость и горечь любовных встреч, радость и скорбь, надежды и обещания, клятвы в вечной любви...

Ночью Квачи отправился на вокзал проводить Ребекку, хотя, утром сказал ей, что боится выдать себя невольными слезами.

На перроне он встретил жандармского офицера Павлова.

— Вы тоже за границу?

— Да, в Париж...

Ребекка с Исааком уже сидели в купе. Случайно место Павлова оказалось по соседству. Оба слегка смешались и почему-то встали.

— Судьба опять свела вместе следователя и подследственного,— нашелся Квачи.— Но на этот раз вы не станете изводить друг друга, поскольку рядом будет прекрасная примирительница,— и он поцеловал руку Ребекке.

Натянутыми шутками все трое пытались скрыть смущение.

Немного погодя, Исаак попросил Квачи выйти с ним в коридор и взволно­ванно сказал:

— Поверьте, молодой человек, я до гроба не забуду сделанного вами добра!.. Много я не могу... Но... Нет, нет, непременно прошу вас принять от меня с благодарностью...

Он сунул ему в руки конверт и скрылся в купе. В ту же минуту оттуда вышла Ребекка. Взяла Квачи за левую руку и надела на палец перстень с большим алмазом.

— Ребекка!.. Дорогая! Мой бесценная, прекрасная подруга!

Растроганная Ребекка утирала слезы и лепетала:

— Тебе на память, милый... Не забывай свою Ребекку! Свою верную, преданную Реби! Прощай!..— и, воспользовавшись предотъездной суматохой, они быстро и страстно поцеловались напоследок.

Сказ о мадам Ляпош

В ту самую ночь, когда золотоволосую возлюбленную увозил поезд, Квачи с друзьями заглушал горе в шантане.

— Будет вам, Бога ради!— "аристократично" грассируя и запинаясь, с ленцой цедил сквозь зубы Квачи. — Что такое Одесса и что представляет собой здешняя жизнь!.. Чему тут учиться, скажите на милость? Поеду в Москву или в Петербург. Опостылела эта пыльная, грязная деревня. Одесса для меня как тесный тулуп. Негде расправить крылья. Когда уеду? Через месяц, а может, и раньше. Поедемте вместе!.. Куда? В Кутаиси?! Аха-ха-ха! Не напоминайте мне о Кутаиси. Это же болото. Вонючее болото! Да хоть и вся Грузия. Только, ради Бога, не горячитесь по-пустому и не лезьте в бутылку — пуп земли! Враки все это: в мире не найдется и ста человек, слышавших о ее существовании. Да и что она собой представляет, ваша Грузия? Ляжешь в Батуми, ногами в Кизики упрешься. В Сухуми чихнешь, из Сигнаха — "будь здоров" отзовутся. В Кутаиси у Эремо жид-Даниэлька "Мравалжамиэр" затянет, так ему из Казбеги басы подпоют, а из Телави "Благодарственной" откликнутся. В Боржоми вытащишь из кармана коробку папирос, а из Поти тут же два десятка рук протянется — дай закурить... Да ну, не напоминайте!.. Гарсон! Еще бутылку шампанского Луи Редерер! Что? Бесо, ты предпочитаешь шартрез? А ты, Сережа, шипр? Гарсон! Все три, любезный, и к ним ананасы, апельсины, мандарины!

И Квачи протянул друзьям золотой портсигар, предложил роскошные папиросы толщиной в палец. Портсигар украшала изящная монограмма и над­пись: "Князю Наполеону Аполлоновичу Квачантирадзе в знак вечной любви от Ребекки". На папиросах же золотом был оттиснут княжеский герб, монограмма из двух переплетенных букв "К" и удивительный девиз: "Я!.. Еще раз я!.. Только я!.."

— Квачи, какая мысль заключена в твоем девизе?

— Каждый понимает, как хочет. И как может. Вот еще и здесь... — и он продемонстрировал гостям дорогой перстень с печаткой, часы и трость с золо­тым набалдашником, все с тем же девизом — руководством к действию.— Гарсон, шампанское плохо охлаждено... Безобразие! В этом ресторане никогда не умеют толком обслужить. И ананасы слишком мелкие... Бесо, милый, передай-ка это музыкантам и попроси сыграть мой любимый вальс "Мария-Тереза".