Похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе - [16]

Дня не проходило, чтобы Квачи не подметил на улицах Одессы что-нибудь новое и не подхватил с истинной артистичностью. Заметив какого-нибудь сноба, бездельного денди или изящного, лощеного аристократа, он на следующий же день превращался, можно сказать, в подлинник этого образца. Усвоил даже мелочи: как держать папиросу в небрежно расслабленных пальцах, как пускать дым из ноздрей и изо рта, как вертеть трость в руке, как снять студенческую фуражку и поклониться — насколько наклонить голову и насколько согнуться в талии; как улыбнуться, как закинуть ногу за ногу или пальцем поманить лакея и небрежно в нос растянуть:

— Э-эа, гарсон!..

Квачи Квачантирадзе и прежде был очень хорош собой, но за короткий срок он стал совсем другим человеком — иного полета; пополнил изысканное сообщество фланеров, легко смешался с молодыми людьми такого же толка, которые ничего не видят дальше собственного носа и никого, кроме как самих себя и себе подобных, не признают.

Сказ об освобождении Исаака и потере первой суженой

Квачи увлекся Ребеккой. Златоволосая пава осторожничала, скрывая любовную связь. В Одессе у нее была масса родственников, и она, как могла, избегала сплетен. Жила Ребекка на Ланжероне. Ее муж все еще сидел в тюрьме, и честь временно вдовствующей молодицы оберегала родня.

Несмотря на такие препятствия, Квачи в первую же ночь посетил покорен­ную крепость.

На каждый визит к Ребекке он отложил по три рубля — дворнику и горничной; легко утешил пугливую подругу и притупил бдительность ее сто­рожей.

Любовная связь обходилась Квачи недешево: ужинам, цветам, сладостям и прочим расходам не было конца.

Месяца через два благоверного Ребекки — Исаака Одельсона перевели из Тбилиси в Одесскую тюрьму.

Узнав об этом, Квачи ожил, приободрился и однажды сказал возлю­бленной:

— Реби, я тут познакомился с жандармским офицером Павловым. Оказа­лось, что до Одессы он служил в Кутаиси. Дело вашего супруга числится за ним. Я расспросил и узнал, что положение очень серьезное. Но не совсем безна­дежное...

Известие обрадовало Ребекку: знакомство с Павловым сулило какую-то надежду. А к тому, что мужа ждут серьезные неприятности, зная своего Исаака, она была готова.

С этого дня Квачи начал осторожную мастерскую игру. Он и в самом деле познакомился с Павловым — через судейского чиновника Двалишвили. Затем разок-другой пригласил его в ресторан и в разгар застолья словно бы невзначай спросил:

— Да, кстати, как там дело Одельсона? Что ему предъявляют?

— Членство в революционной партии и оказание материальной помощи.

— И что его ждет?

— Если будет доказано — каторга, а нет — просто ссылка.

— Ну и как, доказательств достаточно?

— Не думаю...

Квачи легко переменил тему и, погодя, полюбопытствовал:

— Вам не хотелось бы съездить в Европу?

— Всю жизнь мечтал, но у меня нет средств на такое путешествие.

— Стоит ли говорить о деньгах! Тысячу рублей вам хватит?

— За тысячу можно с комфортом объездить пол-Европы.

— В таком случае прошу принять от меня — в знак дружбы...

Павлов не удивился: человек опытный и неглупый, он разгадал источник этих денег, вежливо поблагодарил галантного красавца грузина и пожал ему руку.

Немного погодя Квачи опять упомянул Одельсона.

— У меня к вам маленькая просьба. Как я понимаю, Одельсона скорее всего приговорят к ссылке. Я бы просил заменить ссылку высылкой за границу. Разрешите ему уехать.

— Это нетрудно. Обещаю вам в три дня уладить дело.

— Нет, нет, спешить не надо! Я предупрежу заранее...

Через часок, когда оба были уже подшофе, Квачи сказал:

— И последняя просьба: не надо никому говорить, что он может так легко отделаться. Напротив, пугайте его каторгой и даже...— Квачи приложил к горлу большой и указательный палец — изобразил петлю. — Это для меня очень важно...

Павлов засмеялся:

— Будь по-вашему. Я так настращаю его светловолосую красавицу, что она даже дома будет меня бояться...

На следующий день Квачи так отвечал на расспросы взволнованной Ре­бекки:

— Моя королева, мне очень нелегко сказать тебе это. Я знаю твое нежное сердце и, по совести, опасаюсь за тебя.

— Говори, не бойся!

— Значит, ты будешь мужественна? Обещаешь? Сразу же предупреждаю, что ты можешь избежать неприятностей, но... Ах, Боже мой, Боже мой! Почему именно мне доверила судьба столь хрупкое и деликатное дело... Ладно. Сейчас скажу... Дело в том, что... У Павлова есть один документ, который полностью изобличает твоего мужа... На нем держится все обвинение... Доку­мент недавно попал ему в руки и еще не подшит к делу. Павлов говорит: повременю, дескать, успею... И при этом намекает, что не прочь съездить в Европу... Смекаешь?.. Теперь дело за тобой... Что? Ты была у Павлова? Ну и что он? Грозился каторгой и виселицей?.. Понятно... Господи! Я совсем не гожусь в посредники! Не мое это дело и не моя роль. В конце концов, я вовсе не заинтересован, чтобы твоего Исаака выпустили из тюрьмы... Все-таки я должен сказать: он просит очень много — пять тысяч... Что? Согласна?! Но нам не следует быть слишком доверчивыми. Дай какие-нибудь записки твоего мужа, чтобы я мог сравнить с тем злосчастным документом. Вот это? Любовное послание? А-ха-ха-ха! Ну-ка почитаем, как любит тебя твой старикан... Пять тысяч, конечно, очень много. Но что поделаешь — раз ты согласна, я молчу...