Когда приходит мама, у нее в руках кукла, которую я в тот раз оставила на могиле. Иногда она приносит еще одну куклу, эта мне незнакома; мама говорит, что потеряла ее давным-давно и что кукла сама виновата. Теперь обе куклы нашлись, и мама счастлива. Она бережно усаживает их у камина, чтобы согреть им ножки. Я рассказываю ей, что все хорошо, что все в итоге сложилось как надо, и она кивает с улыбкой, хотя всегда тревожно покачивает головой, словно не до конца мне верит. Не думаю, что она готова уйти. Наверное, этот мир труднее покинуть, если оставляешь в нем ребенка.
Тень, Джошуа, приходит постоянно; конечно, мы же с ним почти одно. Мы переплетаемся и разделяемся, я чувствую, как его частицы проходят сквозь мои по сто раз на дню. Он теперь понимает, что любит меня, он сам сказал. Говорит, что ему неловко за прошлую жажду и что она давно в прошлом.
Раньше я никогда не думала, каково было моим родителям. Я слишком тосковала. Голодная пасть тоски сожрала все, и не осталось ничего, кроме ее зияющего провала. Теперь я часто об этом размышляю. Родители стали для меня настоящими, когда я узнала их истории. И, как бы то ни было, я их позвала – и они пришли. Пришли ко мне. Отец прислал мне единственное, что осталось от их совместной жизни, – обручальное кольцо. Я ношу кольцо на цепочке на шее, вместо уголков от воротника, и думаю о том, какой папа был: молодой, гордый, красивый.
Мама пришла ко мне. Я говорю себе, что она, возможно, умерла из-за того, что родила меня, но это не то же самое, что быть виновной в ее смерти. От этого мне легче – и от того, что я знаю: она любила меня, так сильно, как только могла.
Она ведь вернулась за мной, хотя болела и была совсем юной, вернулась, несмотря на то что находилась в отчаянии, одурманенная лекарствами.
Мама все равно пришла ко мне, пусть даже мертвая.
