Похороны куклы - [66]

– Селия, ты погляди.

Для Руби это все белый шум. Только один голос для нее исполнен смысла, это голос Анны, повторяющий: «Руби, Руби, Руби. Руби. Золотце мое. Сокровище мое».

Свет за окном начинает гаснуть. В комнату сочится холод. Пальчики Руби превращаются в холодные жесткие палочки. Она снова начинает плакать, но уже по-другому. Тонко и слабо, ее плач едва проникает сквозь толстые стены. Ее губы приобрели голубоватый оттенок, а живот под клеточкой ребер втягивается и надувается от крика. Звук затихает, превращаясь, в конце концов, в тихое гудение, исходящее у Руби изо рта.

Еще не стемнело, вечерний свет отбрасывает в комнату длинные тени. Возле Руби начинает проявляться тень, тень, у которой нет отбрасывающего ее источника. Она в волнении склоняется над распростертым телом. Руби уходит. Висит облачком над своим вздувающимся животом. Что делать? Тень знает, как работает время, как оно может вращаться вокруг своей оси, словно камень в полосе прибоя. Как жизнь может вырваться, и то, что должно было стать будущим, выключится. Как в скорлупке, которую покинула жизнь, ворочаются и обустраиваются все и каждый, заполняя пустоту. Всё случается быстро, не успеешь понять.

Желание впрыгнуть в это маленькое тельце так велико. Это все равно, что залезть в постель, все еще теплую, потому что ее недавно освободили.

49 Злая книжка 25 декабря 1983

Когда Барбару в ту ночь увозили на «Скорой», голубые огни озарили деревья, мимо которых мы ехали, превращая их в призраки.

Рассвет медленно вполз в палату. Сперва он коснулся рождественских украшений: красной мишуры, прикрепленной скотчем к дверному косяку, потом колоколов из золотой фольги, свисавших с потолка – но ничего менее похожего на Рождество получиться не могло. От украшений больница лишь начинала зловеще посверкивать.

Накануне ночью Барбара не смогла подняться с дивана, чтобы лечь в постель. Она все повторяла:

– Дай мне минутку, Руби. Протяни руку, попробуем еще разок.

Но каждый раз валилась обратно, белая как полотно, и стонала. Жуткий звук, он как будто шел не от нее.

– Я слишком затянула, – повторяла она, и я не могла сделать вид, что не понимаю, о чем речь.

– Шшш, – говорила я ей, как ребенку, поглаживая ее кудрявые волосы. – Я тебя не оставлю, обещаю.

Она выглядела такой больной, у нее отвисла челюсть, посерело лицо, а ее упругие кудри примялись. Тут я по-настоящему заплакала, и слезы закапали на рукав ее лучшей ночной рубашки. Я плакала в основном от страха. Мне казалось, что мне снова лет пять.

– Ох, Руби, – прошептала она, тоже заплакав, – а я тебя отпустила к этой мерзкой толстухе, сестре Мика, и ни слова не сказала. У нее дома такая грязь, и дети все не в себе.

Похоже, она так и не поняла, что я туда не поехала.

В больнице ее кровать с красной мишурой, обмотанной вокруг стальной решетки в ногах, закатили в отдельную палату, а потом одна за другой пришли плохие новости. В палату заглянула медсестра.

– Только что звонил твой отец. Он за тобой сейчас приедет.

– У меня нет отца, – выпалила я.

– Ну тем не менее он за тобой едет, – ответила медсестра, и ее голова исчезла за дверью.

– Судя по всему, сорока на хвосте разнесла, – сказала я Барбаре. – Соседи, наверное, услышали «Скорую» и позвонили ему. Им бы такое понравилось: передать жирную сплетню про чью-то семью.

– Может быть, он придет меня навестить, – прошептала Барбара, комкая в кулаке мокрый платок.

Я вздохнула – тут-то я ее и увидела.

– Ох, нет, – сказала я. – Просто не верится.

– Что?

– Погляди на картину.

Барбара подняла глаза на репродукцию в рамке: Алиса, играющая в крокет живым фламинго.

– Волос у нее целая копна.

– Говорила я, эта книжка приносит несчастье, – пробормотала я.

Я вспомнила ночь в лесу и кукол, которых тогда сделала, и картинку, на которой Алиса падала в нору. Побои. Все связалось воедино. Я начала вспоминать всякое из «Алисы», например, когда ее принимают за змею. Передернулась.

– Это просто сказка, – заверила Барбара.

– Нет, не просто. Я ее сегодня вечером сожгу. Эта книжка – зло, настоящее зло.

– Мы теперь можем дружить, – сказала Сандра, стоя в доме Барбары, как у себя. – Я приехала приготовить рождественский ужин.

Она ждала в прихожей, пока Мик доставал из багажника ее чемодан. Я поджала губы, глядя на нее, но она просто сняла пальто и повесила его на крючок возле двери, а потом осмотрелась в прихожей, словно то, что она заметила, ее не очень-то радовало. Я увидела все ее глазами: вытертый ковер и пыльную композицию из сухих цветов под зеркалом. Мик и Сандра, их роман заполнил весь дом.

– В школе с ума сойдут, когда узнают, – сказала я.

– Да все равно. Я ушла – не вижу смысла сдавать экзамены. Меня ждет работа в парикмахерской. Я интересуюсь гламуром и всем таким.

Без пальто стали видны очертания ее груди под тонкой блузкой. Ей было всего шестнадцать, но грудь у нее была похожа на грудь женщины постарше: такая, тяжеловатая снизу. Меня чуть не стошнило, когда я подумала, что Мик ее всю руками обшарил.

Сандра отодвинула меня, поднимаясь по лестнице. Я попыталась увидеть ее отражение в зеркале, чтобы понять, как оно ее покажет, но она прошла слишком быстро, я и глазом моргнуть не успела. Правда, запах ее духов я уловила – дешевый сладкий аромат. По крайней мере, у Барбары хватало вкуса носить хорошие духи – захотелось сказать мне, – даже если они и были краденые.