Походный барабан - [158]

Пока мы жевали груши и доедали остатки чапати с кусочками мяса, я обдумывал ситуацию.

Представим себе, что я — Хасан ибн аль-Саббах. Предположим, что я, первый из ассасинов, взял крепость Аламут. Кто бы её ни построил — а построена она была примерно в 83О году нашей эры, — он наверняка захотел бы оставить себе путь для бегства. Любой, кто запирается в крепости, должен считаться с возможностью, что эту крепость возьмут. И что тогда? Очевидно, бегство через потайной ход; а с потайными ходами я уже кое-какое знакомство имею.

Такой ход должен быть легкодоступен, и у него должен быть не один вход, а несколько — на случай, если беглец отрезан от других частей крепости. Определенно, должен быть путь к бегству и из Долины Ассасинов.

Здесь возникла та же задача, что и в Замке Отмана когда-то давно. Любой ход должен иметь какое-то место, из которого беглец может выйти незаметно.

Где Махмуд? Этого человека я боялся. Слабый может стать страшным, когда хочет казаться сильным, а он был именно таким человеком, полным черной мстительности и ничего не забывающим. Такой, и умирая, будет злобно сыпать ударами во все стороны, чтобы и при последнем издыхании причинить кому-нибудь вред.

Отец показал жестом на заполненные трубки:

— Ты узнал об этом из книги? Ты, значит, хорошо умеешь читать?

— По латыни, — сказал я, — по-гречески, по-арабски, по-персидски и немного на санскрите. А вот на франкском языке я читать не умею; правда, я и не знаю, чтобы до сих пор на этом языке было что-нибудь написано.

— Ты, говорят, и врач?

— Кое-чему я в этом деле учился, немного и занимался врачеванием, но не как постоянным ремеслом. Все знания как-то между собой связаны, и я учился тому, чему можно было. Много знаю о море и о звездах, много об истории, а также о расположении стран на земле и кое-что из алхимии.

— Видно, здорово ты был занят, — сухо произнес отец.

Я хотел было объяснить, что лишь недавно узнал, где он, и только теперь смог добраться сюда, но тут в стороне послышался шум шагов.

По дорожке под деревьями шла девушка или молодая женщина, завернувшись в бурнус; уже совсем недалеко от нас она откинула капюшон бурнуса и подняла лицо навстречу тихому дождю.

Так стояла она с минуту — белокурая, как некоторые из наших франкских девушек, красивая, словно цветок.

Нам нужна помощь — так вот она! Я давно пришел к заключению, что можно доверяться великодушию женщин, особенно молодых женщин, ибо они менее расчетливы и более романтичны. А девушка, подставляющая лицо дождю, — романтична, даже если она находится в Долине Ассасинов.

Мы были одни, никто нас не видел.

— Правда, приятно?

Она резко обернулась.

— Не бойся, это мне нужно бояться, — сказал я. — Я скрываюсь от них.

— Ты прячешься от Шамы?

— А это кто такой?

— Ты не знаешь Шаму? Он — главный евнух. Это он привел меня сюда.

— Мы прячемся от них от всех.

Доверившись настолько, я должен довериться полностью.

— Мой отец был здесь в рабстве. Я помогаю ему бежать и пытаюсь бежать сам.

— О-о, помогите и мне! Я тоже хочу бежать!

— Мы можем помочь друг другу… — Я отвел её назад, за линию деревьев. — Нам нужно найти выход отсюда. Такой, чтобы не идти через крепость.

— Садовник выносит листья за стену и там сжигает. Есть небольшая калитка, очень прочная, скрытая в углу стены.

— Сможешь ты проводить нас туда? После заката?

— Нам не позволяют быть в саду после заката. Шама сам запирает все двери. Тогда и работают садовники, а главный садовник выносит листья и сухую траву за стену.

— Он работает один?

— С ним обычно два стражника. Они большие и сильные, как и он сам, и очень жестокие. Меня все время предостерегают, чтобы я не оказалась от них близко. Они уже убили одну девушку и нескольких рабов, которые слишком близко подходили к калитке.

По-видимому, эта калитка была очень важной. Как же я не подумал об очевидном — что в любом саду есть мусор, от которого надо избавляться?

— У евнуха есть ключ?

— Один-единственный, только у него и есть. Там очень крепкий замок и тяжелая, прочная дверь.

— Хорошо. Сумей сделать так, чтобы сегодня вечером тебя не заперли. Подберись поближе к калитке, на сколько сможешь, и жди нас там.

— Они тебя убьют!

Ее широко раскрытые голубые глаза всматривались в мое лицо. Она была молода, эта девушка. Слишком молода и слишком нежна для такого места.

— Может, и убьют. Будем избегать боя, пока сумеем, ну, а если не сумеем, тогда будем драться.

Она взглянула на мой тюрбан:

— Ты — «хваджа», ты принадлежишь к ученому классу? Ты носишь тюрбан?

— Иногда я врач, постоянно я ученик, но в том, что касается женщин, я только начинающий. Будешь ты обучать меня?

Она вспыхнула и строго сказала:

— Сомневаюсь, чтобы тебе многому надо было обучаться… Иди же; если я смогу, то встречу вас.

Забравшись снова в наше убежище, я коротко объяснил положение отцу. Он взглянул на меня иронически-весело:

— Вижу, что ученье пошло тебе впрок. Полагаю, когда мы уйдем, она уйдет с нами?

— Отец мой учил меня извлекать какую-то пользу из любого положения, — сказал я, — а она и в самом деле красива!

День плелся медленно, словно на свинцом налитых ногах, и не было теней, которые позволили бы судить о течении времени. Мы дрожали, нам было холодно, но стало ещё холоднее, когда мимо прошли шестеро разыскивающих нас солдат с мечами в руках. Иногда очевидное остается незамеченным, и они не обследовали наше убежище.