Удар настиг его, и сенатор тяжело осел, как пузырь, наполненный салом. Потом он только смутно сознавал, что его схватили чьи-то руки, а затем ощутил во рту непривычный острый вкус — это что, ликер? Но он никогда не пил ликер! Кто-то вливал ему в глотку ликер.
— Глотни разок, — басом приговаривал один из вертолетчиков, слегка пошатываясь.
Сенатор Дейн не мог видеть, как отель заполняли пошатывающиеся фигуры. Когда сознание начало возвращаться к нему, было уже поздно. Голоса в мозгу молчали!
Алкоголь прервал связь Дейна с остальными. Он оглушил его, ослепил, оставил в одиночестве, словно на необитаемом острове. У него осталась возможность только говорить, слышать и видеть, а для человека, чью жизнь освещало сияние дара общения с помощью мысли, это была темнота. Он зарыдал.
Конут прошел через кухню, где под охраной толпились слуги, а на полу лежал сенатор Дейн, и заторопился за вертолетчиками. Он слышал выстрелы и на какой-то миг поддался панике. Вот решающий момент, думал он, за эти несколько секунд станет ясно, какая судьба ожидает человечество; что это будет — стадо, которое пасут бессмертные, или неуправляемая масса, которая погрязнет в раздорах между собой, не имея определенной цели. Нет! Это не его мысли! Это мысли Эста Кира, который находился сейчас так близко, что даже борьба и алкоголь не смогли полностью заглушить его влияния.
Конут бросился бежать. Его ощущения не поддавались описанию — словно он находился в двух сознаниях, в двух мирах одновременно. Он видел входящих полицейских, слышал стрельбу; собрав последние силы, он бросился за ними.
Бессмертные сопротивлялись, как могли, но их оружие потеряло эффективность. Их усилия выглядели такими же бесполезными, как попытки подкупить носорога или, скажем, вызвать землетрясение по собственному желанию. Они не могли сопротивляться грубой силе, им предстояло умереть или сдаться, и размытое бешенство в их мозгу напоминало зловоние.
Конут поймал последнюю ясную мысль Эста Кира: Мы потеряли. И больше ничего. Эст Кир умер, всех остальных взяли живыми.
Обратный путь Конут пропустил — он заснул и проспал несколько часов. Рейм не будил его. Теперь у них на все хватит времени, даже на сон. Медики по восстановленным записям уже работали над изготовлением вакцины, сотни литров сыворотки распространялись среди больных. Толпы умолкли, беспорядки прекратились, у людей появилась надежда, опасность для большинства из них миновала. Но не для всех. Например, понадобилось какое-то время, чтобы доставить сыворотку в Южную Африку, поэтому там умерли многие. Но погибли только миллионы. Конут проснулся резко, как от взрыва. Голова болела, ноги подкашивались, но он был готов к борьбе. Рейм, наевшийся взбадривающих таблеток, но все равно вялый от усталости, успокоил его:
— Все в порядке. Взгляни!
Они снова были в городе, в наспех освобожденном крыле одного из госпиталей. Здесь, в комнатах по обе стороны коридора, по двое размещались очень старые мужчины и женщины.
Все они выглядели пьяными, некоторые спали.
— Здесь двадцать из них, — гордо сказал Рейм, — даю гарантию, что уровень алкоголя у каждого в крови не менее полутора процентов. Мы будем держать их в таком состоянии до тех пор, пока не решим, что с ними делать.
— Только двадцать? — требовательно спросил Конут, внезапно встревожившись. — А что с остальными?
Рейм хищно улыбнулся.
— Понимаю, — проговорил Конут, рассматривая странное противоречие: мертвый бессмертный. Это лучше, сказал он себе, чем мертвая планета.
Он не стал здесь задерживаться. Он хотел видеть Лусиллу. Рейм уже позвонил в городок и сообщил Конуту, что с ней все в порядке, она еще спит; но Конуту необходимо было убедиться самому.
Когда полицейский вертолет доставил Конута в университетский городок, шел проливной дождь. Конут побежал по мокрой траве, озираясь вокруг. Трава была измята и замусорена, по разбитым окнам Медцентра можно было определить место, где толпа чуть не ворвалась внутрь. Он поспешил дальше, мимо лагеря аборигенов, теперь опустевшего, мимо Административного корпуса, мимо памятного места гибели Карла и клиники, где умер Эгерт. Дождь нес с собой едкий дым костров, разожженных в городе.
Но гроза подходила к концу, и сквозь тучи уже проглядывало солнце.
Конут вошел в свою комнату, Лусилла зашевелилась и проснулась. Она выглядела совершенно спокойной и улыбнулась ему.
— Я знала, ты вернешься, — сказала она.
Конут обнял ее, но даже в этот момент не мог забыть о словах Рейма: из пьяного невнятного лепета бессмертных выяснилось нечто очень важное: число людей с зарождающимися телепатическими способностями было гораздо больше, чем Конут предполагал. Но они вовсе не были "неудачными попытками природы".
Они действительно существовали. Мутация, породившая Эста Кира, породила уже много миллионов ему подобных, и с ними уже нельзя было справиться, убивая или подталкивая их к смерти. И, что самое важное, все они были долгоживущими. Этот ген доминировал и теперь встречался так часто, что вскоре таким станет все человечество. Вот какое будущее едва не погубили бессмертные, защищая свою власть и привилегии от Конута, Лусиллы и других, с кем они не хотели делиться.
