Поход викингов - [6]

— Эта кровь отяжелела, Бьярни!

— Кровь викингов не может отяжелеть — она наполовину из морской воды. А если мы застанем Рюне Трофинсона в живых, он подскочит до потолка, когда мы объявим, что открыли новый материк.

Люди, не занятые на веслах, стояли, облокотившись о борта, и указывали друг другу разные места вдали на берегу — знакомые бухты, загоны для скота на склонах долин, и грубые северные имена в их устах становились благозвучными.

— Ты ищешь дом Вальтьофа, Бьярни?

— Его нельзя различить до тех пор, пока мы не войдем во фьорд. Я думал о сыновьях Вальтьофа — Лейфе и Скьольде. Старшему, Лейфу, в начале новой луны минуло пятнадцать лет. Этот будет настоящим викингом. Еще ребенком он мечтал о морских бурях.

— Пятнадцать лет. Взрослый мужчина! В его годы я уже ходил на дракаре Гаральда Длинноволосого и считался самым сильным гребцом. Когда Гаральд стал ярлом на Оркадских островах, он отдал мне свой дракар. Это был корабль на пятнадцать пар весел… От души желаю твоему племяннику познать морскую славу!

— Гляди, Эйрик, вот и Эйрарбакки!

Теперь селение уже отчетливо выступало из серых вод, и гладкие камни на крышах блестели, как рыбья чешуя.

— Послушай, Эйрик, — сказал Бьярни, — здесь ничто не изменилось, а мне Эйрарбакки кажется теперь меньше, еще более скученным, чем в тот день, когда мы подняли парус.

— Это мы изменились, Бьярни, и расширились наши горизонты. Мы раздвинули границы моря. Разве поймут нас те, кто живет за этими изгородями и ничего не видит дальше своего пастбища и домашнего очага? Разве будут им понятны наши слова?

— Если у стариков сердце стало таким же заскорузлым, как кожа, нам, Эйрик, надо будет обратиться к молодым. Эти-то нас поймут!

Внезапно «Большой змей» перестал скрипеть и стонать: южный волнорез Боргарфьорда сразу укротил волну. Впервые за много дней палуба перестала качаться под ногами у моряков. Расслабив мускулы, привыкшие к постоянному напряжению, они вдруг ощутили приятную истому, а глаза, утомленные однообразием морских просторов, сощурились при виде отвесных скал, вздымавшихся, казалось, до самых небес.

— Смотри, Эйрик, на молу уже собираются люди!

— Любопытно, нет ли среди них этого старого козла Рюне Торфинсона? Он-то никогда не забудет старую вражду. Это так же верно, как то, что Эйрик Рыжий и Торстейн Торфинсон до самой смерти останутся врагами.

Две глубокие морщины, перерезавшие щеки викинга, побагровели, словно кровь внезапно прилила к рубцам старых ран.

— Торстейн Торфинсон никогда не вернется в Исландию, Эйрик. Он страшится твоего гнева. Он живет в изгнании, и никто не знает, в какой стране…

Позабыть это было невозможно.

Три года назад Торстейн, сын Рюне Торфинсона, убил Торвальда Рыжего, отца Эйрика, из-за спорного клочка земли в верховье реки Хвиты.

Преступник скрылся, но Бьярни знал, что подобная ненависть прекращается только со смертью. Там, где несправедливо была пролита кровь, ячмень уродится соломой. Для Торстейна лучше было бы никогда не возвращаться в Исландию.

Весла равномерно ударяли по воде. Чайки, крича, кружили над мачтой.

С расстояния в четыре полета стрелы от пристани Бьярни разглядел Рюне Торфинсона, отца Торстейна-убийцы, старшину альтинга, к чьему голосу прислушивались в совете. Облаченный в красную мантию, которую он носил на собраниях альтинга, Рюне что-то говорил, обращаясь к кучке таких же старцев, как сам.

Эйрик, казалось, и не замечал этого человека, особенно пылко ратовавшего за его изгнание.

— Я вижу твоего брата Вальтьофа, Бьярни. Он пришел с обоими сыновьями. За время нашего отсутствия орлята заметно подросли. Они пришли встретить тебя. А вот меня никто не ждет. Разве что мои враги!..

Крупным шагом он пересек бак и, взяв из рук моряка шкот квадратного паруса, громко отдал команду.

Подняв весла, викинги дали судну медленно подойти к причалу.

Неторопливо, точными движениями перехватывая шкот, Эйрик спустил большой парус.

Никто не заметил, как по его щекам скатились две слезы.

Глава III ГНЕВ ЛЕЙФА

Альтинг был одновременно и народным собранием и судилищем Исландии. Двадцать четыре старейшины — главы наиболее старинных и уважаемых родов острова — собирались в Длинном Доме, средоточии общественной жизни Эйрарбакки, и вершили суд и расправу. Собрания происходили в простом зале, вымощенном большими каменными плитами. В том же помещении в зимние дни юноши и взрослые мужчины состязались в силе и ловкости — боролись, гоняли мячи деревянными клюшками. В этом же зале год назад двадцатью голосами против четырех Эйрик Рыжий был осужден на пожизненное изгнание, если не выбросит из головы безумную мысль вывести свой дракар в открытое море, за шхеры Гунбьерна.

В день возвращения непокорного Эйрика возле Длинного Дома царило необычайное возбуждение.

Как только парус был спущен и «Большой змей» пришвартован веревкой из моржовой кожи к одному из битенгов причала, Эйрик Рыжий, Бьярни и их спутники, не произнося ни слова, не отвечая на вопросы, которые сыпались на них со всех сторон, даже не здороваясь с родными и друзьями, направились прямо к зданию альтинга, показывая этим, что вверяют себя защите закона. Они шли ухабистой дорогой, по обе стороны которой за изгородями виднелись норвежские домики с мощеными дворами. Эйрик даже не взглянул на свою собственную ферму, наблюдение за которой доверил Лункдюру, бывшему рабу, отпущенному на волю еще Торвальдом Рыжим, его отцом.