А пока идет насыщение информацией. Мы узнаем, что Брэдбери совсем не так однозначен, как нам давали его кушать, что Хайнлайн — не только романтик для подростков, а и мыслитель, что фэнтези — это не жанр, а целое направление в литературе, где вслед за великим Толкином идут теперь уже известные нам Муркок и Маккефри и сотни иных писателей.
И когда все утрясется, и маятник прекратит метаться, в нашем коллективном сознании уже утвердится определенная табель о рангах, близкая к действительности, а не искусственно созданная цензорами и редакторами. Так что прошу наших коллег в США не обижаться. По-моему, важнее, что вас читают. А платят у нас сейчас писателям так мало, что при переводе на ваши, "империалистические", деньги вам как раз хватит долларов, чтобы прислать переводчику новую книжку.
К тому же вы, коллеги, способствуете своим присутствием повышению нашего профессионального уровня. Я не шучу. Ведь должно же прийти к господству в нашей фантастике поколение рубежа XXI века. А то будем как прежде вариться в своей каше и качаться на маятнике — вправо-влево!
Вполне свежий и огорчивший меня пример такого качания я и хочу привести в заключение.
В свое время несколько лет назад в Союз писателей РСФСР пришло письмо от Иркутской писательской организации, подписанное ее секретарем Борисом Лапиным, с требованием изгнать меня из Союза (в котором я никогда не состоял, потому что, в частности, не разделял идей Союза), ввиду того, что "Кир Булычёв — человек неизвестной национальности, окруживший себя людьми одной, всем известной национальности".
Я цитирую точно, это письмо видели десятки человек. Я помню, как развеселило это письмо Аркадия Стругацкого, который сказал: "Утешься, ты же Булычёв по матери".
Тогда маятник находился в самом правом положении, прогрессивная общественность помалкивала и мужественно прогуливала основополагающие и осуждающие собрания в родном Союзе писателей, а правая — писала доносы в классово близкие органы: "Мы знаем, на что намекает Булычёв, когда пишет, что над Красной площадью плыли тяжелые темные тучи". Я намекал, честно говоря, на дождь, а редактор Фалеев из "Молодой гвардии" на что-то другое.
Но тут грянула перестройка, и маятник резко пошел влево. То же издательство, та же редакция тут же выпустила сборник критических статей, в одной из которых находилось обращение ко мне: так как я дитя застоя и его певец, то я должен отказаться от докторской степени, если во мне сохранились жалкие остатки совести.
Но ведь правый и левый радикализм — родные братья, и по мере качания маятника их уже не отличишь друг от друга. Не успел я привыкнуть к тому, что воспевал застой, когда молодогвардейцы нищенствовали, разоблачая брежневскую мафию, как тут же получил маятником с другой стороны — на днях Арбитман из Саратова объявил в "Независимой газете", что я — вот именно! певец застоя, и состою в друзьях правых сил, и даже отдаю свои жалкие рассказики "на грани фола" в эти самые рупоры реакции. Вся концепция разоблачения покоится на рассказе, который был опубликован в библиотечке "Огонька", а через несколько лет без моего ведома перепечатан "недостойным" журналом, которому моя дружба с "Огоньком" не казалась преступлением.
…Возвращался я со стадиона, обремененный хорошими американскими книгами, и очень надеялся, что вместо того, чтобы выхватывать друг у друга микрофоны, мы сядем работать — благо, есть с кем соревноваться.
