Поход на Кремль. Поэма бунта - [41]

– Надоело! – кричала Алевтина, другая дочь, вспомнив, как ее, совсем маленькую, тридцать с лишним лет назад, нес на своих плечах на праздничной демонстрации тот самый человек, который теперь лежит в гробу, и до нее словно только сейчас дошло, что отец навсегда умер, и она заплакала.

– Надоело! – кричал старик Бездулов, уставший быть больным и старым, но еще не готовый умереть.

– Надоело! – кричал Опанасенко, тот самый, из ДЭЗа, где не работа, а сплошные дыры и прорехи, и ему надоело быть перед всеми всегда виноватым.

– Надоело! – кричал Равиль Муфтаев, дворник, которому надоело мести и скрести, а мусора не убывает изо дня в день, из года в год.

– Надоело! – кричала старуха Синистрова, которой надоело вспоминать о своей жизни, где были два-три момента радости, две-три кочки среди болота печали (так ей сейчас хотелось думать, хотя было не совсем так, набралось бы радости и на пять-шесть моментов).

– Надоело! – кричал Лёка Сизый, которому надоело быть на свободе, не умея ее использовать, а вот сегодня, возможно, схватят и посадят в тюрьму, а там все будет упорядоченно: подъем, уборка, завтрак, работа – и ни одного вопроса к самому себе по поводу следующей минуты.

– Надоело! – кричала Вероника Струдень, которой надоела жизнь без взаимности.

– Надоело! – кричали сестры Кудельновы, которым надоела жара.

– Надоело! – кричал интеллигент Исподвольский, побратавшийся с народом, но чем дальше, тем больше понимавший, что народ ему уже надоел.

– Надоело! – кричала проститутка Инна Квасникович, которой надоело любить за деньги, а без денег она любить разучилась, то есть она могла удариться по увлечению в секс, но секс не любовь, надо же видеть разницу!

– Надоело! – кричал Злостев, которому уже надоело кричать, но молчать в кричащей толпе невозможно.

– Надоело! – кричали гинеколог Роза Максимовна Петрова, Женя Лучин, Петя Давыденко, любящий группу «Раммштайн», но сегодня убедившийся, что есть в жизни вещи и покруче.

– Надоело! – кричали старуха Мущинова, молчаливый Тихомиров, балагуристый Жерехов.

– Надоело! – кричал человек без имени, который не знал, что именно ему надоело, однако надеялся, что по ходу крика сообразит.

– Надоело! – кричали и остальные сто двадцать семь человек, шедшие за гробом Юркина, предчувствуя, что не дождаться им поминок со сладкой кутьей и горькой водкой.

– Надоело! – кричал политолог Холмский, предвидя появление в Интернете заголовков со статьей, автором которой будет он.

– Надоело! – кричал Витя Мухин, воображая себя не в этом времени, а в далеком прошлом, представляя себя флибустьером, но это, конечно, еще детство в нем не выветрилось, поэтому Витя, как мог, старался добавить своему крику басовитых нот.

– На-до-е-ло! – кричал Ник Пирсон, которому надоело уже репортерствовать в этой абсолютно непонятной и неорганизованной стране, и он представлял, как будет отдыхать где-нибудь на Доминиканском островке, лежать на белом коралловом песке рядом с загорелой красоткой, потягивать ледяной коктейль – и… тосковать по этой непонятной и неорганизованной стране.

– Надоело! – кричал Игнат Кабуров, слегка обиженный, что не он первый выдвинул этот лозунг, зато решивший, что пора дать отставку Гжеле, пока она не родила от него, как грозится уже полгода; и ему стало легче от принятого решения, но тут же Игнат устыдился своих мелких мыслей. Нет, он кричит не об этом: надоело, когда за тебя все решают, надоели воры и взяточники (которые тоже уже надоели и сами себе), надоели дураки и дороги, надоели охмурившие Россию хитрецы, хитрованы, хитроумцы, хитрюги, плуты, лукавцы, лицемеры, двоедушцы, надоела всеобщая отупелость, согласность, покорность, податливость, повадливость, а также недоверие, недомыслие, недоученность, недоделанность, недобросовестность, недовольство, недозрелость, недоспоренность, недолеченность, недостачи, недоедание и недопитие одних и переедание и перепитие других, а также перестраховки, перевыборы, перебежчивость, переоценка (и недооценка тоже), перетягивание, переворашивание, перевороты (недовороченные), перегораживания, переделывания, передумывание, пережеванность, перезолочение и пересусаливание, переименования, переиначивания, перекапывание, а также до тошноты переёб у мужиков (да и то не всех) и хронический недоёб (за редким исключением) у женщин; вот в чем она, беда России, заключил Кабуров: или НЕДО – или ПЕРЕ, и никогда в точку, в пропорцию, в меру, в смысл, в разум, в человека, а не в идею! Да и вообще: недоделали язычество – переняли христианство, недоделали язык – переняли письменность, недоделали Третий Рим – переключились на Империю, недоделали Империю – переделали в социализм, недоделали социализм – переметнулись опять к капитализму… при этом вечно недоделанные дороги, реформы, дома, люди – недоделанная страна! – горько думал Кабуров, с восторгом при этом оценивая глубину своего ума.

– На-до-е-ло!

– На-до-е-ло!

– На-до-е-ло!

Все дружнее и слаженней скандировал народ, и грудь распирало от радости: одним казалось, что вернулись прежние времена, а другим – что они окончательно кончились.

Многие при этом кричали в мобильные телефоны, это слышали те, кто участвовал в шествиях других районов, поэтому вскоре над всей Москвой всколыхнулось огромным облаком невидимых, но слышимых слов-грачей (а может, и голубей, а может, и ворон, а может, и бумажных самолетиков):