Похитители красоты - [13]

Элен Далиан говорила не спеша, наслаждаясь впечатлением, которое производили на меня ее слова. А из меня, по мере того как она вела свой рассказ, будто выпускали воздух.

— Итак, я внимательно изучала листки, которые были у меня в руках. Я чувствовала, что-то здесь нечисто, только еще не могла понять, в чем дело. Вы постарались рассеять награбленное по тексту, но это как нарезать петрушки в салат: все равно она будет заметна. Наконец я остановилась на одной коротенькой фразе, которую точно уже где-то читала: «Реки я люблю бурной любовью». Это что-то напоминало мне. Порывшись в своих записях, я наткнулась на автора этого предложения и тем самым нашла ключ к вашему методу. Я была горда и счастлива, как шпион, разгадавший шифр закодированного письма. Фраза была взята из новеллы Мопассана «Любовь», где она звучит так: «Воду я люблю какой-то бурной любовью». Плагиат был налицо. Однако наглости вам не занимать — обокрасть такого известного писателя! Эта новелла, надо думать, вдохновила вас: я насчитала еще пять цитат из нее в той же главе. У вашей методики имелись слабые места. И я засела за работу, мне было любопытно разобраться в этой мозаике. Я отыскала и другие заимствования. Благодаря усердию моего детектива, который запросто входил к вам, едва вы выходили за порог, я день за днем следила, как продвигается ваш роман. На каждой строчке я говорила себе: нет, не может быть, он бы не посмел. Но вы смели! Даже междометия и всякие там «Добрый день!», «Как дела?» казались мне у кого-то списанными. К вашей чести должна сказать, что скомпоновали вы все довольно удачно, так что непосвященный читатель принял бы ваш опус за чистую монету. Через несколько месяцев книга была выпущена. Она не прошла незамеченной: критики писали о полифонии, прозвучало выражение «сборная солянка», кто-то даже усмотрел отдаленное влияние Рабле. Если бы только одного Рабле! Я довела до конца работу над вашим текстом, сравнивая каждую строчку с записями в моих блокнотах. На это ушли месяцы. Вы хорошо запутали следы, но отыскать концы все-таки можно, хватило бы только усидчивости. Совместить в одной фразе Гофмана, Сенеку и Сартра — это было ловко придумано и хоть кого сбило бы с толку, но при всех хитросплетениях игра-то ваша была проста как дважды два. Стоило мне разгадать прием, и я поняла, как соткано ваше огромное полотно. Остались, правда, кое-какие пробелы, но, полагаю, и эти несколько фрагментов не более ваши, чем все остальное? Ведь в этой книге нет ничего вашего? Разве не так?

Я был раздавлен: в считанные минуты она уничтожила труд, на который я затратил несколько лет. Разбились мечты о славе, и теперь я обречен на позор, поношение и посмешище. Не судьба мне подняться выше жалкой доли квартального писца. Я внимательнее всмотрелся в виновницу моего провала — мадемуазель Далиан небрежно позвякивала льдинками в стакане перье, закусив кончик соломинки. Она была светлокожая, худенькая, каштановые волосы собраны на затылке в хвост. Сережки — две голубые хрусталинки — покачивались в ушах в такт ее словам. Злой рок настиг меня в облике жизнерадостной девушки. Пусть моя визави смотрела с симпатией — но ведь она пришла не флиртовать, а уличать, и я ждал приговора. Однако она произнесла самым что ни на есть игривым тоном:

— Экий вы проказник, месье Толон!

Ее большие светлые глаза неотрывно смотрели на меня. Такой жестокости я не ожидал. Лучше бы разом со всем покончила, чем так играть со мной.

— Имейте в виду, денег у меня нет. Шантажировать меня бесполезно.

Она нахмурила бровки.

— Фи, кто здесь говорит о таких гадких вещах, месье Толон? Мне от вас абсолютно ничего не нужно, я только хотела познакомиться с вами, побеседовать. Может быть, мы будем даже встречаться время от времени?

И тут, наверно, какой-то джинн-шутник обернулся порывом ветра, который смел с нашего столика все листки.

— Что будем делать? Вещественные доказательства улетают! — улыбнулась моя собеседница.

Я поспешил вдогонку за бумажками и, ползая под ногами у посетителей, собрал их.

— В любом случае у меня есть копия.

И прежде чем я нашелся, что ответить, Элен Далиан простилась и ушла, предоставив мне расплатиться по счету. Я чуть не плакал. Следующие несколько дней я ждал прихода полиции и был уверен, что на мою книгу наложат арест, а мое имя смешают с грязью.

Ничего подобного не произошло. Но я напрочь отказался от мысли начать новый роман: дохлый номер, раз Элен раскусила меня. Неделю спустя она позвонила и предложила вместе пообедать. Выбора у меня не было, пришлось согласиться. Мы болтали по-приятельски, только она держалась очень непринужденно, а я скованно. Она была одета неброско, но со вкусом; я робел перед ней. Я ведь так и не обтесался в столице, остался провинциалом до мозга костей даже в своем стремлении порвать с провинцией. Я не привык к обществу и не знал, как себя вести, мне не хватало развязности тех счастливцев, что запросто умеют найти тему для разговора с кем угодно. Да и внешностью я не мог похвастать: мне самому становилось не по себе всякий раз, когда в зеркале отражалось лицо тридцатисемилетнего старичка. Я нервно ерзал на стуле, не в состоянии скрыть свою неловкость. Дружелюбие Элен бесило меня: она тянула время, хотела посмаковать мои мучения, прежде чем добить, то есть сдать властям.