Похитители грёз - [91]

Ронан не много знал о домашней жизни Кавински, ничего другого, кроме легенды, которую знали все: его отец, богатый, властный болгарин, жил в Джерси, где он, возможно, был ганстером. Его мать, загорелая и привлекательная, сложенная из нестандартных по заводским меркам частей, жила в пригородном особняке с Кавински. Это была история, рассказанная Кавински. Это была легенда. Ходили слухи, что носовая перегородка его матери была съедена кокаином, а патриархальный инстинкт его отца умер, когда Кавински попытался его убить.

С Кавински всегда было сложно сказать, что реально. Сейчас, глядя на него, держащего идеальное хромированное огнестрельное оружие, полученное обманным путем, стало даже сложнее.

— Правда, что ты пытался убить своего отца? — спросил Ронан. Он, задавая вопрос, смотрел прямо на Кавински. Его непоколебимый взгляд был его вторым лучшим оружием после его молчания.

Кавински глаз не отвел.

— Я никогда не пытаюсь что-либо сделать, чувак. Я делаю то, что собираюсь.

— Слухи утверждали, что ты именно поэтому здесь, а не в Джерси.

— Он пытался меня убить, — ответил Кавински. Его глаза блеснули. У него не было радужной оболочки. Просто черное и белое. Линия его улыбки была уродливой и распутной. — А он не всегда делает то, что собирается. В любом случае, меня сложнее убить. Ты убил своего старика?

— Нет, — сказал Ронан. — Вот это убило его.

— Яблоко от яблони недалеко падает, — заметил Кавински. — Ты готов отправиться снова?

Ронан был готов.

Таблетки на языке. Пиво их догоняет.

На этот раз он увидел приближение земли. Как будто его выплюнуло и воздуха. У него было время, чтобы сдержать мысль, задержать дыхание, сгруппироваться. Он вкатился в сон. Быстро. Выбросился из движущейся машины.

Беззвучно он вкатился в деревья.

Они смотрели друг на друга. Закричала странная птица. Девочки-Сиротки нигде не было видно.

Ронан низко пригнулся. Он был так тих, как дождь у корня. Он подумал:

«Бомба».

И она была там, коктейль Молотова, не сильно отличающийся от того, который он швырнул в Митсубиши. Три скалы выступали из влажного травяного покрова, видны только кончики, подверженные эрозией зубы, поросшие мхом десны. Бутылка была засунута между ними.

Ронан пополз вперед. Приближая пальцы к покрытому росой горлышку бутылки.

«Te vidimus, Greywaren», — прошептало одно из деревьев.

Мы видим тебя, Грейворен.

Он сжал руку вокруг бомбы. И почувствовал, как сон меняется, меняется…

Он подорвался и проснулся.

Кавински уже вернулся, делая дорожку кокса на приборной панели. Свет снаружи был унылым и мертвым, после сумерек. Его шею и подбородок освещали огни приборной панели снизу, словно особенности сада. Он вытер нос. Его и без того напряженные черты лица заострились, когда он увидел нагреженный Ронаном объект.

Ронан был парализован, как обычно, но мог отлично видеть, что он произвел: коктейль Молотова, идентичный тем, с кайфовой вечеринки… Этикетка смялась и была заснута в горлышко пивной бутылки, заполненной бензином. Она выглядела так же, как и во сне.

Только теперь она горела.

Пламя, красивое и прожорливое, которое съедало все вниз по стеклу. Бензин плескался на противоположной стороне, приближаясь к взрыву.

С диким смехом Кавински локтем нажал на кнопку открывания окна и выхватил бутылку. Он зашвырнул ее в сумрак. Бутылка пролетела всего пару ярдов и взорвалась, заставив задрожать стекла противоположной стороны Митсубиши через открытое окно. Запах был ужасным, воздушное сражение, и звук высосал весь слух из ушей Ронана.

Свесив руку из окна и глядя на нее глубоко равнодушно, Кавниски стряхнул осколки стекла со своей кожи на траву. На две секунды позже у него бы не осталось рук, о которых можно было бы беспокоиться. У Ронана не было бы лица.

— Эй, — произнес Ронан. — Не трогай мои вещи.

Кавински повернул глаза с тяжелыми веками к Ронану, подняв брови.

— Проверь это.

Он поднял свой нагреженный предмет: диплом в рамке. Джозеф Кавински, закончивший Академию Аглионбай с отличием. Ронан не видел ни одного, чтобы определить, была ли эта кремовая бумага настоящей, а формулировка точной. Но он опознал забрызганную подпись с писем из Аглионбая. Художественные каракули ректора Белла были легко узнаваемы.

Быть впечатленным противоречило принципам Ронана, еще больше — показать это, но точность и детализация были поразительны.

— Ты слишком эмоционален, Линч, — сказал Кавински. — Это нормально. Я понимаю. Если бы у тебя были яйца, было бы по-другому. — Он постучал себе по затылку. — Это Волмарт[54]. Просто приди за электроникой, стащи какой-нибудь телевизор и свали оттуда. Не погрязни там. Это бы помогло.

Он сделал жест в сторону порошка, все еще рассыпанного по приборной панели. Едва заметного. Милое воспоминание о порошке. Ронан покачал головой. Он мог чувствовать взгляд Гэнси на себе.

— Как хочешь. — Кавински достал еще упаковку пива с заднего сидения. — Готов?

И они уснули. Они грезили и грезили, и звезды сделали круг над головой и пропали, а луна спряталась в деревьях, и солнце двигалось вокруг автомобиля. Машина заполнилась невозможными предметами и жалящими растениями, поющими камнями и кружевными бюстгальтерами. Когда сгустился полдень, они выбрались из машины, сняли потные рубашки и грезили на жаре. Предметы, слишком большие, чтобы поместиться в машине. Снова и снова Ронан проваливался в лес в своих потрепанных снах, пробирался между деревьями и что-нибудь крал. Он начал понимать, что имел в виду Кавински. Грезы были побочным продуктом всего, а сон был неважен. Деревья — лишь препятствие, своего рода сломанная охранная система. Как только это замкнулось в его мозгу, он смог забирать предметы из головы, не беспокоясь о том, что сам сон их повредит.