Похититель персиков - [5]

В часы одиночества, а они бывали ежедневно, она особенно сильно ощущала то безысходное отчаяние и чувство неполноценности, которое терзает бездетных женщин в преддверии старости. Единственным развлечением служили ей книги, да еще новости, которые муж и Мариола приносили из города. Они утешали ее, как утешают несчастного человека несчастья ближнего. Новости были скверные: хлеба становилось все меньше, а эпидемия каждый день уносила новые жертвы, и среди них были люди, которых Элисавета знала.

2

В один из таких послеполуденных часов, когда тень орехового дерева траурным флагом лежала на сухой, растрескавшейся земле, Элисавета отдыхала на галерее. Полковник только что уехал, и в воздухе еще чувствовался кислый запах конского пота. Мариола, испросив позволение сесть на козлы, тоже уехала в город, а денщик отправился за водой.

Раскаленная земля излучала жар. Воздух дрожал, знойная дымка затянула небо. На старой черепице кровли грелись ящерицы. Заблудившийся сверчок верещал под стрехой, и этот меланхолический стрекот напоминал о приближении вечера.

Неожиданно Элисавета услышала, как звякнул спрятанный в пугале колокольчик. Это повторилось еще два раза. Ей уже раньше приходило в голову, что когда она остается одна, в сад могут забраться воры. Но она не была трусихой и не боялась — кто осмелится среди бела дня забраться на виноградник коменданта города? Однако, если такой смельчак сыскался, следует отчитать его, как она отчитала на прошлой неделе нескольких сорванцов. В тот раз она обратилась за помощью к старому учителю, их соседу, по отношению к которому полковник не проявлял неприязни. Сунув босые ноги в домашние туфли, Элисавета нехотя поднялась и медленно пошла к винограднику. Но там никого не было видно. Краснели персики, желтели выгоревшие на солнце листья винограда. Повсюду вокруг — тишина и покой.

«Собака, должно быть», — подумала она и решила ее прогнать. Эти голодные животные причиняли немалые убытки — они больше сбивали винограда, чем съедали.

Она пошла по тропинке дальше, чувствуя, как ее обдает жаром, а раскаленная земля обжигает ступни сквозь тонкие подошвы туфель.

Собаки, однако, тоже нигде не было видно. Ни одна лоза ни шелохнулась, не качнулась ни единая веточка. В тишине слышалось только жужжание ос.

Она крикнула:

— Пошла! Пошла!

От горячего воздуха перехватило горло, и голос сразу замер. В винограднике не было никого, кроме пугала. Элисавета посмотрела на него и вздрогнула: пугало накренилось.

Старый учитель тоже услыхал колокольчик, и так как с его дачи был виден виноградник полковника, он вышел, чтобы прогнать вора.

~ ^я видел, как полковница, — рассказывал он, — идет между рядами лоз, озираясь по сторонам. На ней было тонкое светло-зеленое платье, доходившее до колен. Волосы на ярком солнце казались золотым шлемом. Она шла медленно, но в походке ее сквозило беспокойство. Дойдя до персикового дерева, стоявшего посередине виноградника, она испуганно вскрикнула. Я подумал, что ее напугал уж — их много водится в этих местах. Потом услышал, как она кричит прерывающимся голосом:

— Кто там? Вылезай? Сейчас же вылезай!

Я пустился бегом, чтобы помочь ей справиться с вором. Когда я подбежал, за лозами кто-то зашевелился. Оттуда поднялся молодой мужчина с непокрытой головой. Свою солдатскую шапку, доверху полную только что сорванных персиков и винограда, он прижимал к груди.

Похититель был военнопленным сербом.

Несколько мгновений, пораженные, мы молча смотрели на него. Сквозь рваный офицерский френч просвечивало худое, обожженное солнцем тело. Белья на нем явно не было. Ноги босые, в ссадинах. Он был смугл и, несмотря на страшную худобу и запущенный вид, даже хорош собой. Волнистые, давно не стриженные, черные как смоль волосы и большие глаза, лихорадочно блестевшие от голода, придавали ему сходство с беглым каторжником. Он в свою очередь смотрел на Элисавету с изумлением и, казалось, не в силах был оторвать от нее взгляд.

Еще не вполне оправившись от испуга, она строго спросила:

— Как вы посмели войти сюда? Вам известно, чей это виноградник?

— Ради бога, сударыня… Я голоден.

Голос его был спокоен, вежлив и чуточку ироничен. Очевидно, он не представлял себе, какой опасности подвергался. Он даже улыбнулся, хотя и виноватой улыбкой. Тонкие губы обнажили два ряда ослепительно белых зубов, и его открытое лицо сразу стало юношески беззаботным.

Элисавета вопросительно взглянула на меня. Я понял, что она готова простить его.

— Надо было попросить меня, я бы вам сама нарвала чего хотите, — сказала она и сконфузилась, тут же поняв нелепость такого назидания.

Что знал о ней этот бедняга, мог ли он обратиться к ней с какой-либо просьбой? Его счастье, что денщика не было на месте. Иначе дело обернулось бы скверно.

Она замолчала, смущенная пристальным взглядом пленного. Потом, преодолев неловкость, решительно сказала:

— Если вы так голодны, идемте со мной.

Тут вмешался я:

— Вам известно, что патрули стреляют в каждого, кто попытается выйти за пределы лагеря?

— А я не убегал из лагеря, — беспечно ответил он. — Я только свернул с дороги.

— Пусть он пойдет со мной, я его накормлю, — настаивала Элисавета. — Пусть не стесняется. Объясните ему.