Похищенный - [147]

– Я слышал кое-что, – сказал я, радуясь тому, что он сам заговорил об этом. – Я как раз хотел спросить вас...

Периодическое завывание электродрели за окном несколько осложняло нашу беседу.

– Я сказал им, что уверенно смогу опознать в Хауптмане Джона, с которым мне пришлось иметь дело, – спокойно проговорил он. – Тогда многие предполагали, что «Кладбищенский Джон» и Джон, перевозчик контрабандного спиртного, с которым мне приходилось встречаться, могли быть одним и тем же человеком.

– Вы узнали Хауптмана? – спросил я. – Был ли он вашим Джоном?

– Судя по фотографиям и кинохронике, которые я видел, он мог быть им. Я сказал Уилензу и его команде, что дам показания против Хауптмана, если с меня снимут судимость и вернут тысячу долларов, заплаченную мной в качестве штрафа. Шварцкопф ре-

шил, что это блестящая идея, и его совершенно не волновало, буду я говорить правду или лгать. Но Уиленз боялся пустить меня на свидетельскую трибуну.

– Почему? – спросила Эвелин.

– Потому что то, что я говорил все время, – моя правдивая версия – не совпадало с выдуманной ими байкой о том, что Хауптман – это «волк-одиночка», совершивший похищение без сообщников.

Я помнил, что в рассказе Кертиса фигурировала большая группа действующих лиц: Сэм, Хильда, Нильс, Эрик, перевозчики контрабандного спиртного.

– Вы бы действительно стали давать показания против Хауптмана? – спросил я.

– Да, – сказал Кертис.

– Даже если бы не узнали его? – спросила ошеломленная Эвелин.

– Возможно, – сказал он. – И я отнюдь не горжусь этим, миссис Мак-Лин. Но тогда казалось, что у них столько улик против Хауптмана, газеты так убедительно писали об этом... Я не сомневался в том, что он виновен, и не видел ничего плохого в том, что дам против него показания.

Эвелин нахмурилась и замолчала.

– В то время я был в полнейшем отчаянии, – сказал он. – Я не знал, что делать. За несколько лет до дела Линдберга я, обеспокоенный состоянием дел своей компании, перенес нервное потрясение. И вот я снова был близок к этому.

– Это еще одна причина, из-за которой вас не пускали на свидетельскую трибуну, – резко сказал я.

– Возможно. Возможно также, что они понимали, что лицом к 'лицу с Хауптманом в зале суда под присягой я вместо того, чтобы давать против него показания, могу начать просто говорить правду. А моя правда никогда не интересовала штат Нью-Джерси.

– То есть вы хотите сказать, что если бы вы опознали Хауптмана, – сказал я, – то затем через какое-то время могли бы и отказаться от своих слов?

– Возможно, – сказал он, кивнув. Потом пожал плечами. – А возможно, и нет. Могло получиться так, что, вернув себе доброе имя и тысячу долларов, я бы растерял всю свою отвагу. Я вам только могу честно сказать, что сейчас, находясь в здравом рассудке, я ни за что не стал бы давать ложные показания против этого человека. Или против любого другого человека. Довольно подробно изучив это дело и узнав на своем опыте, что такое правосудие в штате Нью-Джерси, я пришел к убеждению, что этого бедолагу осудили ни за что.

– Позвольте мне уточнить кое-что, – сказал я. – Если я вас правильно понял, то вы сейчас, находясь, как вы говорите, в здравом рассудке, утверждаете, что все, о чем вы рассказали Линдбергу, является правдой? То есть вы хотите сказать, что на самом деле имели контакт с похитителями или по крайней мере с группой вымогателей, обладающих конфиденциальной информацией о похищении?

– Я солгал только в одном, – сказал он, подняв палец с многозначительным видом. – Я сказал, что видел выкупные деньги, что я проверил их серийные номера. На самом деле я их не видел. Я несколько приукрасил правду, потому что боялся, что иначе полковник Линдберг не поверит мне, что я контактировал с похитителями.

Именно эта часть рассказа Кертиса наиболее подействовала на Линдберга.

– Мне показалось, он не хотел браться за это, – продолжал Кертис. – Вы присутствовали при нашем разговоре, мистер Геллер, и должны помнить. Я сделал это ради его же блага, чтобы он начал действовать.

– И во всем остальном ваш рассказ был правдивым.

– На сто процентов, – сказал Кертис. Взгляд его был уверенным и ясным, голос твердым. – Я не лжец, а честный человек.

– Вы были готовы лгать в отношении Хауптмана, – сказала Эвелин. Взгляд ее глаз тоже был уверенным и жестким, но несколько другим, чем у Кертиса.

– И я солгал, сказав, что видел выкупные деньги, – признался он, пожал вновь плечами и вздохнул. Потом печально улыбнулся. – Но я откровенно говорю вам об этом. Я вам честно сказал и о нервном напряжении, которое я испытывал.

– Поэтому вы сознались? – спросила она. – Почему вы признались, что ваши слова были ложью, в то время как на самом деле вы говорили правду?

– Но не все, что я говорил, было правдой. Мне несколько дней не давали спать, полицейские таскали меня то туда, то сюда, не давали мне возможности переодеться, редко кормили, и я действительно испытывал сильное напряжение. Через какое-то время я признался в одном – что я на самом деле не видел выкупных денег. И с этого момента, миссис Мак-Лин, началось самое интересное.

– Расскажите нам об этом, – сказал я. – Только с самого начала.