Похищение славянки - [19]

— Ночью, на стоянке, она ударила по голове моего человека, поставленного стеречь добычу. — Объявил тем временем Огерсон. — А потом выкинула за борт голову дракона с моего драккара, спрыгнула и уплыла, цепляясь за нее. Да, и еще сманила с собой вторую девку, заставив ее бежать вместе с собой. Но мы вернули обеих беглянок. Не знаю, какая из нее выйдет рабыня, однако если ты, брат, захочешь принести жертву богам, тебе не надо будет искать, кого взять для этого — она вполне подойдет…

Свальд смолк, потому что Харальд шевельнулся, выкинув перед собой прямую руку. Опер ее о стол раскрытой ладонью, а сам немного откинулся назад, вскинув голову — и прищурился, разглядывая полонянку.

С того места, где стоял Свальд, нельзя было понять, на какую из двух девок брат смотрит так пристально. Но ярлу Огерсону почему-то казалось, что Харальд глядит на вторую, изможденную и жалкую. Обойдя при этом вниманием темноволосую красавицу.

— Значит, она сумела сбежать, Свальд? — Наконец спросил брат. — Дала одному из твоих людей по голове, украла твоего дракона и уплыла на нем? Что ж, будь она мужчиной, я бы взял ее в свой хирд.

Викинги ответили дружным хохотом. Харальд медленно, как бы нехотя, улыбнулся. Свальд, опускаясь на свое место, облегченно выдохнул. Воины смеются — значит, все воспринято как развлечение. Плох тот пир, на котором не расскажут забавную историю… дважды плох тот, на котором никто ни разу не рассмеялся.

В конце концов, все вышло не так уж плохо. Он развлек воинов, рассказав им про рабыню, посмевшую бежать, и заставил улыбнуться брата.

Харальд, не глядя на него, повел ладонью. Рядом тут же привстал из-за стола Кейлев, состарившийся, но еще крепкий викинг, смотревший за Хааленсваге, когда хозяин уходил в походы. Как человек, близкий к ярлу, он сидел по левую руку от него…

— Убери отсюда девок. — Негромко приказал Харальд. — Эту, светловолосую, с синими глазами — помыть и ко мне в опочивальню. А вторую…

Он на мгновенье задумался. Красавица все-таки подарок брата. Да и потом… жизнь женщин, приходящих в его опочивальню, коротка. А зима на севере долгая.

— Вторую запри там, где ее никто не тронет. Завтра переведешь в дом рабов.

От стола, где сидел чужанин со страшными глазами, к Забаве с Красавой подошел крепкий старик. С ярко-белыми волосами, заплетенными в две короткие косицы — и не поймешь, то ли сам от рожденья такой беловолосый, то ли это седина выбелила голову. Подошедший что-то сказал, и чужане, приведшие их на пир, с гоготом отошли.

Старик махнул повелительно рукой, глядя на полонянок. Потом зашагал к выходу, не оглядываясь. Красава, не придав этому значения, по-прежнему стояла столбом, глядя на стол с двумя чужанами — тем, что их сюда привез, и тем, у которого были страшные, светло-серые глаза.

— Вроде бы нас зовут. — Сказала Забава, глянув на сестру.

Она и сама не знала, зачем открыла рот. Может, потому, что Красава здесь была единственным человеком, кто говорил на одном с ней языке. К тому же если сестра попадет впросак, то ее же и отругает — и обвинит в злом умысле. Промолчала, дескать, нарочно, чтобы ее снова под беду подвести…

Но Красава, гордо глянув, сказала:

— Это тебя зовут. Вот ты и иди, тебе в такой одежде тут не место. А меня, может, еще за стол к чужанскому князю посадят. Вон вокруг сколько баб — значит, тут так положено.

Забава молча развернулась и пошла за белоголовым, уже в дверях услышав, как Красава, громко охнув, принялась жаловаться:

— Ты что, зверь? Я же вашему князю даренная. Куда тащишь?

Белоголовый старик оглянулся, лишь выйдя во двор. Нахмурился, глядя мимо Забавы. Она тоже повернулась, кинув взгляд в ту сторону.

Молодой чужанин за руку вытаскивал Красаву во двор. Старик разразился трескучими словами, с двух сторон набежали женщины…

Забава не знала, куда утащили Красаву, но ее саму две крепкие, могучие тетки в шерстяных платьях повели назад, за дома. Втолкнули под низкий навес, едва поднимавшийся над землей — и она поняла, что очутилась в бане. Только в чужанской, вырытой в земле и выложенной по низу камнями.

Женщины, что привели Забаву, уцепились за ее потрепанное платье, живо раздели и затолкали за дверь в стене, делившей землянку надвое. Одна, заскочив следом, швырнула ведро воды на каменку, примыкавшую к стене.

И Забава наконец помылась и пропарилась, раз за разом поливая себя настоем золы. На выходе из парилки поджидавшие ее тетки неожиданно опрокинули ей на голову ведро ледяной воды. Сердце тут же заколотилось как бешенное, а воздух в груди разом кончился.

Пока она приходила в себя, четыре сильные руки начали ее вытирать. Потом нарядили в рубаху и платье из шелка, торопливо причесали, оставив влажные волосы незаплетенными. Забава даже не сопротивлялась, испуганно косясь на шелк, укрывший ее тело.

Смутное подозрение становилось все сильней и сильней. Простую рабыню, отданную в услужение, в шелка не нарядят… неужто она заняла место Красавы? И это ее поведут к чужанину на потеху? Ох, что ей за это будет от сестры…

И все же Красавин гнев не так страшен, как то, что ее саму бросят чужанину на поругание.

Бежать бы — да рано. Места она не знает, куда бежать, тоже неизвестно. Припасов нет, а на ней только шелковые наряды, в которых ночью по северным краям не побегаешь. Даже в корабельном чулане, по дороге сюда, Забава мерзла. А что будет, когда придется ночевать где-нибудь в лесу, под открытым небом?