Похищение сабинянок - [56]

А больная все хворала. Температура уже опустилась до нормы, но она почти ничего не ела, плохо спала и часто плакала. Доктор выстукивал ее, словно сыщик в поисках тайника, но ничего не находил. Только разводил руками:

– Видимо, грипп дал осложнение на нервную систему. Надо ждать… Пройдет кризис – и дело пойдет на поправку.

Между тем подошел день рождения Алевтины. Мужчины решили, что все-таки отпразднуют его в семейном кругу.

Было как раз воскресенье. С утра в доме всё вылизали до блеска. Муж испек торт. Алевтина лежала на диване тихая, бледная, гладко причесанная. Ее худые пальцы бессильно теребили накрахмаленный пододеяльник.

Выстроившись в шеренгу, мужчины подошли к дивану.

– Дорогая наша мама… – начал старший из сыновей, и у Алевтины из глаз обильно заструились слезы. – Мы тебя поздравляем…

Но тут у младшего сына, а он, как на грех, держал торт на большом фаянсовом блюде, – так вот, у него вдруг зачесалось в носу. Не в силах сдержаться, он закрутил головой, зажмурился и…

– А-ап-чхи!..

Торт качнулся и, неторопливо скользнув по блюду, шмякнулся на пол. Разноцветная масса расплылась по коврику у дивана…

Алевтина содрогнулась. На ее синевато-бледном, почти прозрачном лице проступили пурпурные пятна. Слезы, зашипев, испарились на щеках, точно масло на раскаленной сковородке. Алевтина резко оторвала голову от подушки, села и взглянула на мужчин. Ох, какой это был взгляд!..

Растерявшийся старший сын, пачкая рукава рубашки, принялся собирать полужидкое месиво прямо руками. У Алевтины побелели скулы. Она подбоченилась и хрипло спросила:

– Это кто же так грязь убирает?

Муж метнулся на кухню и схватил первое, что попалось на глаза, – веник.

– Да кто же веником-то?.. – крикнула Алевтина и вскочила на ноги. – Ну-ка ты, – она ткнула пальцем в старшего сына, – тащи коврик в ванную! А ты, – это уже младшему, – помогай, чтобы ничего не уронить!.. Да поаккуратнее! А ты, – она обратила взор на мужа, – живо включай горячую воду!..

Через полчаса в квартире дым стоял коромыслом. Алевтина яростно мыла и чистила, грозно пекла блины с творогом и гоняла мужчин с поручениями.

Кризис, кажется, миновал…

Парик

Если в самом центре Москвы, где-нибудь в окрестностях Красной площади, вы увидите человека, который, замерев и приоткрыв рот, отсутствующим взглядом уставился то ли вдаль, в неведомые пределы, то ли внутрь самого себя, в еще более неведомые глубины, – не удивляйтесь: это не поэт, ухвативший за хвост шалунью-рифму, и не физик, силящийся примирить в одной формуле интеграл с дифференциалом. Скорее всего, это рядовой житель российской провинции, тщательно прочесавший универмаги и вещевые рынки столицы и теперь мучительно соображающий: «Жене колготки купил… Теще электромясорубку отхватил… Григориванычу прокладки выискал… Что еще-то?»

Именно так, пригнувшись и шевеля губами и пальцами, стоял у аптеки № 1, что на Тверской, бывшей улице Горького, Петр Тимофеевич Батников, когда его вдруг окликнули:

– Петух! Здорово! Вот это встреча!

Петр Тимофеевич вздрогнул, проглотил слюну и, точно ныряльщик, оттолкнувшись от дна подсознания, вернулся на поверхность, в реальную жизнь. И обнаружил, что его хлопает по плечам и спине, бурно радуясь при этом, солидный мужчина солидного роста в солидной дубленке и с солидным дипломатом. Но зато, несмотря на мороз, без шапки, кашне и перчаток. Самым заметным в его внешности были волосы: пышные, иссиня-черные, с легкой проседью, они красивыми волнами ниспадали на уши и воротник, переливаясь вороненой сталью под бледным январским солнцем.

– Да ты что! – продолжал кричать мужчина. – Забыл меня, что ли? Мы ж с тобой десять лет на одной парте сидели! Я ж Санька Зайчевский!.. Ну, Заяц, Заяц!..

Банальная ситуация, скажете вы. И будете правы. Здесь, на крохотном пятачке, который наши златоусты в не такие уж давние времена величали не иначе, как «сердце Родины», ежесекундно встречаются друзья и сослуживцы, любовники и враги, ветераны и однокашники из Калининграда и Владивостока, Одессы и Воркуты. Чиновники из соседних учреждений, которые годами не виделись в родном городе и общались друг с другом только при посредстве входящих и исходящих, вдруг сталкиваются где-нибудь в гумовском переходе и с криком «Земляк!» бросаются друг другу в объятия. Думаю даже, что и женам, которые разыскивают непутевых мужей, скрывающихся от уплаты алиментов, чем плакаться в милиции, проще бы наладиться сюда, в эту пеструю, шумливую толпу, которая не иссякает от рассвета до полуночи.

Словом, Петр Тимофеевич довольно быстро припомнил друга детства. Смутило одно – волосы.

– Слушай, – сказал он после того, как первый цикл воспоминаний закончился. – Ты что, париком обзавелся? А? Ты же, помнится, еще тогда лысым был…

– Я? – удивился Зайчевский. – А-а, верно… Знаешь, моя матушка, царство ей небесное, была медсестрой и еще со времен войны страшно боялась вшей. Вот и брила меня раз в неделю наголо. До самого выпускного вечера!.. Потом уже, в институте, я отрастил, конечно, шевелюру. Сам не ожидал, что такая буйная окажется.

– Да ладно тебе темнить, – подмигнул Петр Тимофеевич. – Небось, паричок отхватил какой-нибудь импортный… Признавайся! Откуда привез? Германия? Париж?.. Нет, скорее Япония. Угадал? Открой секрет по старой дружбе. Мне ведь тоже хочется покрасоваться. А то вишь, какая пакость на голове образовалась. Аж самому противно, – и он, приподняв шапку, сверкнул обширной номенклатурной лысиной.