Похищение мечты - [36]

Например, ее работа в "Корпусе мира". Или то, что она приобщается сейчас к нелегкому труду журналиста в газете...

Глядя на замкнувшегося в своих мыслях Раджана, Беатриса вспомнила разговор о нем с Дайлингом в Дели. "Я тебя знаю как серьезную девочку, Беат, - сказал он, когда она заглянула однажды в его офис. - Ведь ты серьезная девочка, не так ли?.." "Разумеется", - рассмеялась она, не зная, к чему он клонит. "И ты осмотрительна в выборе друзей?" "Разумеется", сказала она уже без смеха, начиная понимать, чего ей следует ожидать от дальнейшего разговора. И решила, что оборвет его резко, даже грубо - в случае необходимости. Но разговор принял совершенно неожиданный поворот. "Ты знаешь, я горжусь тем, что я сын такой страны, как Америка. И тем, что мы - великая нация. А знаешь ли ты, что для нас опаснее всего в мире? То, что мы не хотим сознавать - ответственно и трезво, - что мы не одни в этом мире, нет, не одни. Главный порок нашей национальной психологии - комплекс исключительности. Девиз самых ретивых из нас: "На планете все и все - для нас. Мы - для себя". Когда нам везет с Администрацией, мы держимся в рамках международных приличий. Когда в ней объявляются "мягкоголовые", нас заносит, иногда очень и очень опасно". "Однако, вы всегда воюете за Америку - с комплексом или без". "Вот тут ты не права. Да, я всегда за Америку, я ее сын. Но я за Америку без комплекса исключительности. Ибо он порождает все худшее, что у нас есть. Морис Шевалье в популярной песенке поет: "Живите и дайте жить". Я - за это". "Это все очень интересно. Вы впервые так откровенны со мной, и я, безусловно, ценю и ваши взгляды и вашу искренность, но..." "Но зачем я сообщаю тебе все это именно сейчас? Ты извини, если то, что я скажу, покажется вмешательством в личные дела. Я говорю с тобой, как с дочерью, если бы ее послал мне Бог. Я за Раджаном из "Индепендент геральд" наблюдаю давно. То, что вы потянулись друг к другу, мне показалось естественным. Но при нашем комплексе любой цвет кожи, кроме белого, неприемлем". "А ваши отношения с Лаурой?" "Вот мы и подошли к самому существенному. Я люблю Лауру. И сознательно беру на себя бремя ответственности за эту любовь". "Вы хотите знать, готова ли я нести такое же бремя в нашей любви с Раджаном?" Дайлинг молчал. Он ждал, что Беатриса скажет дальше. И она сказала: "Не знаю..." К приезду Раджана Беатриса сняла, и довольно недорого, славную квартирку с тремя спальнями в Гринвич-Виллидже. Меблирована она была безалаберно и довольно экзотично: диваны и кресла разных эпох, фантастически несовместимых обивок; кровати, стулья, трюмо из грубых неструганых чурбаков и досок и из редких, лоснившихся от классной полировки, выдержанных пород дерева; обои, гардины, люстры - казалось, все спорило, все разбегалось, все жило само по себе. И вместе с тем, во всем этом хаосе цветов и стилей, во всем немом противоборстве эпох определенно чувствовалась некая система. После раздумий и колебаний - Беатриса придирчиво разглядывала квартиру несколько раз - она решила ничего не менять. Пока - во всяком случае.

Гринвич-Виллидж был выбран ею не случайно. Нью-йоркский Монмартр был известен если не особой широтой, то во всяком случае определенной терпимостью взглядов. Беатриса хорошо помнила разговор с Дайлингом. И желала лишь одного - чтобы встреча Раджана с "комплексом американской исключительности" не происходила как можно дольше, а если повезет никогда.

Раджан прилетел во вторник, а в пятницу утром Беатриса преподнесла ему сюрприз: "Сегодня вечером мы принимаем гостей. В программе - коктейль и танцы. кто будет? Журналисты, актеры, художники, два-три киношника. Да, дипломаты". Всего собралось человек двадцать пять. дипломатом среди прочих оказался эстонский консул. Высокий, сухой как мумия старик приехал первым. Пока Беатриса отдавала последние распоряжения двум официантам, приглашенным из ближайшего ресторана, Раджан пытался занять разговором закованного во фрак с бабочкой прибалта. Того интересовало одно - признает ли мистер Раджан де-юре включение в состав России Эстонии, Латвии и Литвы.

"Извините, - замялся Раджан, - но, кажется, это было так давно. И разве... разве есть государства, которые не признали этого де-юре?" "Есть, - с достоинством, сухо подтвердил консул. - Соединенные Штаты Америки". "Я хотел сказать - кроме Америки?" "Одного такого государства, я полагаю, достаточно".

Раджан промолчал, подумав при этом, что с таким же (если не с большим) основанием Советская Россия могла бы не признать де-юре превращение Аляски в один из американских штатов.

- А какова все же ваша личная позиция? - настаивал консул.

- Я дважды побывал в советской Эстонии, - осторожно сказал Раджан.

- И что, ублажали вас усиленно комиссары водкой и икрой?

- Консул раздвинул губы в подобие улыбки. - В образцово-показательный колхоз, вероятно, возили? Цветочками рабство камуф- лировали?

- Мне посчастливилось попасть на праздник песни в Таллине, - в раздумьи произнес Раджан. - Неудивительно, что об этих традиционных фестивалях искусства говорят во всем мире.