Похищение Данаи - [30]

Когда принесли десерт и кофе, Аввакум закурил трубку и попросил профессора рассказать, как прошло утро в музее. Показания Ливио рассмешили его, а заявление Луизы об их помолвке заставило поморщиться. Должно быть, он встревожился за её будущее, потому что стал каким-то рассеянным и долго смотрел на причудливые клубы дыма, поплывшие над столом. Роберто Тоцци решил, что происшествие с “Данаей” успело надоесть его собеседнику. Всё-таки он чужак, человек посторонний, и кража картины в музее Боргезе никоим образом его не касается. Профессор в свою очередь погрузился в размышления и вздрогнул, когда Аввакум с внезапной энергией попросил его ещё раз повторить, какими словами описал Чигола рану Энрико Пинелли: “удар кастетом по лбу, между бровями”.

Наверное, Аввакум решил не обращать внимания на известие о помолвке Луизы; и Роберто Тоцци подумал: “В конце концов, молодые люди сами во всём разберутся! Кроме любви, в жизни есть другие важные вопросы!”

То ли на него подействовал бокал вина, выпитый за обедом, то ли унылый дождь наводил тоску, но директор задумался об этих других вопросах и снова вздрогнул, когда Аввакум спросил его, согласен ли он сопровождать его к Пьетро Фальконе.

— К Пьетро Фальконе? — Тоцци не поверил своим ушам.

— Ну да! — ответил Аввакум. — Вашему коллеге и другу и моему доброму знакомому.

— Коллеге… пожалуй! — неопределённо улыбнулся профессор. Намёк на близкие отношения с известным человеком был ему приятен и в то же время немного пугал. — Мы с ним вместе получили звание, но Фальконе ушёл в политику, а я остался с моими книгами. Мне политика чужда… Да и политике не нужны такие люди, как я…

— Ну, возобновить знакомство никогда не поздно! — улыбнулся Аввакум.

Разговор принимал нежелательное направление и следовало немедленно переменить тему, для чего Роберто Тоцци сказал:

— Видите ли, синьор, если вам не назначили времени, Фальконе вас не примет. Вы знаете, что сейчас творится вокруг него? Послезавтра выборы, вы забыли?

— Друг мой, — ласково улыбнулся Аввакум, — все давно организовано, до мельчайших подробностей. Я попросил синьору Витторию устроить мне свидание с Фальконе, и она прекрасно справилась со своей задачей. Пьетро Фальконе — обладатель самого полного и богатого каталога по этрусскому искусству, в частности, по этрусской керамике, а вы знаете, как интересует меня этот вопрос! Послезавтра я уезжаю на юг Италии и поэтому хочу попросить у него позволения хотя бы час порыться в его библиотеке!

— Вы едете на юг? — переспросил Роберто Тоцци без особой радости. Потом он посмотрел на стеклянную дверь и вздохнул.

— Я слишком задержался в Риме! — заявил Аввакум.

— А украденная “Даная”? Вы же хотели помочь!

— Разумеется, дорогой друг, — засмеялся Аввакум, и в голосе его было обещание. — Неужели вы думаете, что я откажусь? Напрасно!

— Если бы я не думал, что вы хороший человек, то решил бы, что вы разыгрываете со мной скверную шутку! — сказал Тоцци.

— И глубоко ошиблись бы! — отозвался Аввакум. Помолчав, он добавил. — Скверная шутка — как штыковая атака; это последнее средство для того, чтобы овладеть укреплением. Я редко прибегаю к этому ужасному средству!

— Боже мой! — Директор внимательно вгляделся в его лицо. — Если бы я не знал, что вы археолог и искусствовед, то принял бы вас за военного!

— Вы мне льстите, — отозвался Аввакум. — Вы даже не подозреваете, как высоко я уважаю мастеров игры, ставкой в которой служит жизнь!

— Ох, увольте! — взмолился Роберто Тоцци, отец которого был убит на Восточном фронте во второй мировой войне, а дед сложил голову где-то в Галиции в первой мировой войне. — Я вас спросил о “Данае”, — снова вернулся он к своим тревогам, — а вы развиваете мне мысли о войне и военном искусстве! Не хочу вас огорчать, но мне кажется, что для вас похищение “Данаи” — не более, чем забавное происшествие!

Аввакум развёл руками.

— Помоги вам святая Анна и святая Цецилия! Что вы говорите! О каком забавном происшествии может идти речь, когда на сцену уже выплыли два трупа! Неужели мы будем ждать третьего?

Невозможно было понять, серьёзно он говорит или шутит, и потому Роберто Тоцци ничего не ответил.

— Не пора ли нам? — заметил он.

— Да, пора! Нам нужно к Пьетро Фальконе! — решительно сказал Аввакум.

Пьетро Фальконе жил на виа Монсеррато под самой крышей старого семиэтажного дома. Трехкомнатная квартира на чердаке была битком набита книгами, альманахами, каталогами, папками с репродукциями, и для широкого письменного стола и нескольких кресел — стиль рококо, период расцвета — почти не оставалось места. В одной из комнат, сводчатое окошко которой выходило на левый берег Тибра, между шкафов с трудом втиснулся ампирный диванчик чёрного дерева. Здесь спал хозяин. Кабинетом ему служила круглая комната; шкафы разрезали её на перпендикулярные прямоугольники. В среднем из этих прямоугольников и стоял крытый алым сукном письменный стол хозяина, рядом с ним красовался грубый монастырский стул; как нищенствующий монах рядом с маркизом, наряжённым в бархатные штаны и атласные жилеты.

У дверей квартиры стояли два плечистых парня с тяжёлыми палками в руках. Они были предупреждены о приходе посетителей, и всё же внимательно осмотрели гостей, особенно Аввакума, который чем-то вызвал их подозрения, — наверное, своим длинным просторным пальто.