Погребённый великан - [22]

Айвор направился было во внутреннюю комнату, но Беатриса тут же выпрямилась в кресле со словами:

— Айвор, вы недавно упомянули про хмарь. Якобы вы слышали что-то о её причине, но потом вас позвали, и вы не успели договорить. Нам не терпится услышать, что вы об этом скажете.

— А, хмарь. Хорошее название. Кто знает, насколько правдивы слухи, госпожа Беатриса? Полагаю, я говорил о чужестранце, который проходил через наши края в прошлом году и нашёл здесь пристанище. Он был с болот, как и наш сегодняшний храбрый гость, но его диалект было довольно трудно понять. Я предложил ему ночлег в этом убогом доме, как и вам, и мы весь вечер проговорили о разных вещах, в том числе и о хмари, как вы удачно её назвали. Наш странный недуг сильно его заинтересовал, и он долго о нём расспрашивал. А потом сделал замечание, на которое я тогда не обратил внимания, но над которым потом много размышлял. Чужестранец предположил, что, возможно, Господь сам забывает о нашем прошлом, что о давних событиях, что о тех, которые случились вот только что. А если чего-то нет в памяти Божьей, как может оно остаться в памяти смертных?

Беатриса уставилась на него:

— Разве такое возможно, Айвор? Ведь каждый из нас — дорогое Божье дитя. Разве мог бы Господь позабыть деяния наши и то, что с нами сталось?

— Я задал тот же вопрос, госпожа Беатриса, и чужестранец не смог на него ответить. Но с тех пор я всё больше думаю о его словах. Наверное, для так называемой хмари это объяснение ничуть не хуже других. А теперь простите меня, друзья, мне нужно хоть чуть-чуть отдохнуть, пока есть время.

* * *

Аксель почувствовал, что Беатриса трясёт его за плечо. Он и понятия не имел, как долго они проспали: было ещё темно, но снаружи доносился шум, и где-то над ним прозвучал голос Айвора: «Давайте молиться, что это хорошие новости, а не наша погибель». Однако когда Аксель сел, их хозяин уже ушёл, а Беатриса сказала:

— Быстрее, Аксель, пойдём посмотрим, чего нам ждать.

Осоловевший от сна, Аксель взял жену под руку, и они вместе, спотыкаясь, побрели в ночь. На этот раз повсюду горело множество факелов, некоторые из них светили с укреплений, и видеть дорогу стало намного проще. Везде сновали люди, лаяли собаки и плакали дети. Потом вокруг образовался некий порядок, и Аксель с Беатрисой обнаружили, что влились в толпу, спешившую в одном направлении.

Внезапно все остановились, и Аксель с удивлением увидел, что они уже вышли на центральную площадь, — очевидно, от дома Айвора туда можно было дойти по прямой, а не петляя, как они шли в прошлый раз. Костёр пылал во всю силу, настолько ярко, что Аксель уже подумал было, что жителей заставил остановиться жар от огня. Но, взглянув поверх голов, он увидел вернувшегося воина. Тот совершенно спокойно стоял слева от костра, ярко освещавшего его фигуру с одной стороны, с другой она скрывалась в тени. Освещённая половина его лица была чем-то забрызгана, и Аксель признал крошечные пятнышки крови, словно воин только что прошёлся под кровавой капелью. Длинные волосы, по-прежнему перехваченные шнурком, растрепались и словно намокли. Одежда была заляпана грязью, а может, и кровью, а плащ, который он, уходя, небрежно перекинул через плечо, в нескольких местах порвался. Но сам воин выглядел невредимым и тихо разговаривал с тремя старейшинами деревни, среди которых был и Айвор. Ещё Аксель увидел, что воин держит в согнутой руке какой-то предмет.

Тем временем толпа начала скандировать, сначала тихо, потом с нарастающей силой, пока воин наконец не обратил на неё внимание. В его манере держаться не было пустого бахвальства. И когда он обратился к толпе, его голос, достаточно громкий, чтобы всем было слышно, произвёл впечатление тихого и задушевного, каким и пристало говорить о серьёзных вещах.

Слушатели притихли, чтобы не пропустить ни слова, и вскоре принялись ахать — то от одобрения, то от ужаса. В какой-то миг воин указал куда-то себе за спину, и Аксель впервые заметил на земле у самой кромки светового пятна двух человек, ходивших на вылазку вместе с ним. Выглядели они так, словно свалились с большой высоты и от чрезмерного потрясения не могли подняться. Толпа начала было скандировать нечто специально для них, но сидевшие на земле не обратили на это внимания, продолжая пялиться в пустоту.

Потом воин повернулся обратно к толпе и сказал что-то такое, отчего скандирование стихло. Он шагнул ближе к огню и, схватив свою ношу, на вытянутой руке поднял её в воздух.

Аксель увидел нечто, похожее на голову толстошеей твари, отрезанную точно под горло. Свисавшие с макушки завитки тёмных волос обрамляли устрашающе безликое лицо: на месте глаз, носа и рта была только бугорчатая плоть, точно гусиная кожа, с несколькими пучками пушковых волос на щеках. Толпа зароптала, и Аксель почувствовал, как зрители отшатнулись. Только тогда он понял, что они смотрят вовсе не на голову, а на обрубок плеча с лопаткой, принадлежавший какому-то невероятно огромному человекообразному созданию. На самом деле воин держал свой трофей за культю ближе к бицепсу, плечом вверх, и тут Аксель понял, что нечто, принятое им за пряди волос, было ошмётками жил, свисавшими из обрубка в том месте, где он был отделен от тела.