Погребенные - [61]

— Как вы смеете! — вскричал Брэйтуэйт, вены на шее напряглись и затвердели. — Я не потерплю богохульства в глазах Господа. Прекратите, говорю вам. Прекратите!

Смех, ругательства. Ряды горящих глаз заставили его упасть ниц, и все-таки он не мог оторвать взгляда от творящегося ужаса. Теперь его вера была подобна осеннему листку, который треплет ветер, побивает дождь, а он все держится на ветке.

Лица странные и вместе с тем знакомые; разные, но одинаково злобные. Он даже не был уверен, что все еще находится в церкви. Мгла сгустилась в непроницаемый мрак и вновь рассеялась.

Церковь исчезла. По крайней мере, то место, где священник находился сейчас, не было его церковью, оно вообще не принадлежало Богу. Это было лишь некое подобие храма со стенами, задрапированными черной тканью, вместо крыши — ночное небо. Обнаженная женщина, связанная по рукам и ногам, лежала на каменном возвышении в нескольких шагах от него. Нежная белая кожа покраснела и кровоточила под грубыми веревками. Она повернула голову к нему, длинные каштановые волосы упали с лица, губы шевелились в немой мольбе о помощи. И тут Брэйтуэйт едва не лишился чувств, но в забытьи ему было жестоко отказано.

Пленницей была Андреа.

Какие-то люди ходили кругом, видны были лишь нагие тела, лица же оставались в тени. Казалось, они не подозревают о присутствии викария. Он попробовал пошевелиться, но ноги не слушались. Возможно, с ним случился удар.

Все затихли, глядя на самую темную из теней, слышался лишь легкий шепот, полный почтения и страха. Вдруг они в ужасе пали ниц.

Странное существо медленно надвигалось из темноты: человек или животное, или же некое бесстыдное сочетание того и другого? Рогатая голова с красными горящими глазами, человеческие руки и ноги заканчивалась раздвоенными копытами. Молотя копытами по земле, чудовище медленно выпрямлялось.

Когда пылающие зрачки, повернувшись, уставились на Брэйтуэйта, разум викария оцепенел, но он понял, кто перед ним.

Сам Зверь явился!

За спиной невиданного, отвратительного существа викарий разглядел знакомое лицо. Напрягая ослабевшую память, он никак не мог вспомнить, где раньше видел этого человека, однако чувствовал, что здесь ему не место. Высокий, темноволосый, с подстриженной бородкой. Саймон Рэнкин! Обнаженный и один из них.

Козлище фыркал и бил копытами. Больше он не смотрел на жалобно лепечущего, плачущего священника. Повернувшись, он направился к женщине и встал над нею.

Та кричала, пытаясь вырваться из пут, но не могла отвести глаз от чудовища. Она слишком хорошо знала, что сейчас произойдет.

Все глядели молча, ничего другого им не осталось. Даже те, кто прежде жаждал непотребства, застыли в ужасе, наблюдая невиданное соитие: бешеную дрожь Хозяина, болезненные корчи женщины, она теряла сознание от вони грязного хлева, от совершаемого скотства, от трубных воплей звериного блаженства.

Викарий не заметил, как мерзкое чудище вновь оказалось у сатанинского алтаря. Повелитель зла одним движением похотливых красных глаз приказал подданным последовать его примеру. Голые тела метнулись в бесстыдной пляске, мужчины выстроились в очередь к связанной жертве, женщины визжали в диком восторге, обнаружив в себе скрытые доселе противоестественные желания.

Первым был Саймон Рэнкин. Он казался олицетворением обезумевшей похоти. Ни нежности, ни даже узнавания не выразило его лицо. Он смотрел на беспомощную женщину, пылая ненавистью, словно она была совершенно чужда ему.

Становилось все темнее и холоднее. Скачущая, извивающаяся толпа и Зверь над ними; два горящих уголька и тошнотворный запах выдавали его присутствие. Потом все отступили, кроме высокого человека в ризах; раньше он скрывался позади. Что-то блеснуло в вытянутой руке — нож с длинным кривым клинком. В другой руке он сжимал огромную чашу. Он подошел к женщине и склонился над нею.

Измученная душа Брэйтуэйта забилась в страхе, но покинуть тело не могла. Священник вынужден был лицезреть сатанинскою оргию до конца. Молочно-белое горло Андреа вмиг превратилось в кровавую рану. Чаша быстро наполнялась. Предсмертные судороги слабели, напоминая трепет умирающей птицы, алая струя текла все медленней.

Наконец доверху наполненная чаша пошла вкруговую. Люди жадно набрасывались на нее, громко хлюпая, рвали ее друг у друга из рук. Жидкость, похожая на виноградное вино, текла по губам и подбородкам, пирующие утирались пальцами и тщательно обсасывали их. Ни одна капля не должна пропасть. Саймон Рэнкин тоже пил, его борода слиплась от крови.

Потом они бросились наземь, и высокий человек, взяв чашу, протянул ее чудовищу, скрывавшемуся в густой тени; потом принял ее обратно и, отвесив поклон, удалился. Снова блеснул залитый кровью нож, кромсая тело на жертвеннике. Все сбились в кучу, хватая липкие куски мяса и с наслаждением набивая рты.

На долю секунды разум престарелого зрителя прояснился. Ужас, как удар дубины, потряс его — и вместе с ним проблеск воспоминания. Священник узнал высокого человека с густой бородой и маленькими, глубоко посаженными глазами. Это был Илай Лилэн, самый страшный из обитателей Кумгильи… выше его находился лишь его Хозяин, почетный гость на отвратительном пиршестве каннибалов. Затем нахлынувшая тьма поглотила священника.