Погребенные - [49]

— Я не совсем понимаю…

— Вам наверняка известно, ваше преподобие, что не могут пребывать в Боге преломившие хлеб с дьяволом. Избравший путь мрака не может войти в церковь или в иное святое место, если только не приходит с целью осквернения. Завтра мы посмотрим, сколько людей явится, и методом исключения сможем определить тех, кто запятнал себя непотребством.

Преподобного Брэйтуэйта трясло, и причиной тому была не только болезнь.

— Момент истины близится, — пробормотал он, — воззовем же к Господу, да не покинет нас.

На следующее утро Саймон Рэнкин проснулся с легкой головной болью. Он застонал; за окном клубился туман, и он почувствовал, как его охватывает тоска, словно как-то связанная с этим туманом. В кровати рядом с ним никого не было. Он резко сел, но, услышав шаги Андреа, вздохнул с облегчением. Слава Богу! На секунду он испугался, что те пришли ночью и похитили ее. Сегодня день похорон — судный день для этих угрюмых людей, когда один из них, столько лет хранивших постыдную тайну, будет предан земле.

— Погода отвратительная: туман и сырость, — Андреа открыла ногой дверь и внесла поднос с чаем. Саймон заметил, что на ней лишь нейлоновый домашний халатик, накинутый на голое тело; значит, она снова собиралась лечь в постель.

— Нам нет нужды спешить, — он заставил себя улыбнуться. — Служба начнется не раньше половины двенадцатого. Как тебе спалось?

— Я спала как бревно, без снов, по крайней мере ничего не могу вспомнить.

— Я тоже. — Это было странно; если силы зла пытаются подорвать их веру, этой ночью им должны были бы сниться тревожные сны. Значит, их бдительность хотят усыпить ложным чувством безопасности. Он не мог поверить, что их оставят в покое. А головная боль могла быть простым совпадением, следствием нарастающей усталости.

Андреа выпила чай и откинулась на постель, поставив чашку на столик. Она принялась освобождаться от халата, обнажая гибкое, чувственное тело. Саймон знал, чего ей хочется, и улыбнулся. Хороший способ начать день — даже такой, как сегодня, когда густой, неприглядный туман окружил их со всех сторон. Это также неплохое средство от головной боли. Он повернулся к Андреа и прижал ее к себе.

В начале двенадцатого Саймон и Андреа вошли в церковь. В ней было сумрачно и пусто. Скамьи кое-где были сильно поцарапаны, как будто их ковыряли острым ножом. Единственная свеча у алтаря не позволяла видеть его целиком, а в стенках амвона недоставало нескольких досок.

Тихо звучал орган, его окружала легкая занавесь, из-за которой виднелась лысеющая макушка. Казалось, органист стремится скрыться от глаз прихожан, боясь быть узнанным.

Они сели в заднем ряду и огляделись. Церковного служки нигде не было видно. По-видимому, прихожане сами должны были брать молитвенники и псалтыри у входа и класть их обратно, выходя из церкви. Служили здесь лишь викарий да органист, в этой безбожной юдоли фигуры малозначимые, обреченные на поражение.

Часы на увитой плющом башне пробили четверть двенадцатого, снаружи удары заглушал туман, но в церкви долго раздавалось их эхо. Саймон и Андреа напряженно вслушивались. В ризнице слышался шорох, видимо, священник готовился к службе.

Медленно текли минуты. Им показалось, что они слышат гул снаружи, но никто не вошел в церковь. Послышался шум приближающегося автомобиля, он остановился; тормоза явно нуждались в смазке. Звуки стали громче и отчетливей. Вот по дорожке, ведущей от покойницкой, покатился катафалк, поскрипывая на сланцевой крошке; раздались невнятные голоса.

Двери церкви широко распахнулись, органист заиграл громче, будто стараясь заглушить отголоски мирской суеты. Двое носильщиков в мешковатых серых костюмах подкатили гроб к подножью алтаря. За ними следовал высокий человек с болезненным лицом, профессиональный поминальщик, он прошел в первый ряд.

Брэйтуэйт широким шагом направился на свое место в конце хоров. Его высокий голос вибрировал: "Бог дал и Бог взял…" Он склонился перед распятием и, обернувшись, встретился на миг глазами с Саймоном. Ошибки быть не могло: во взгляде старого священника застыл страх.

Когда они преклонили колена, Андреа взяла Саймона за руку. В похоронах всегда есть нечто пугающее. Смерть. Извечный человеческий страх перед неизвестностью. У нее из головы не шли сланцевые копи Кумгильи, царившие в них холод и мрак. Они создавали ощущение вечных похорон, а липкие, холодные щупальца тумана разносили его повсюду, проникая даже в церковь. Андреа вздрогнула.

Саймон чувствовал растущее напряжение; те немногие люди, что собрались в церкви, будто замерли в тревожном ожидании. Глупо, однако, было так думать. Похоронных дел мастера ничего не могли чувствовать, они посещали в день не менее дюжины церемоний, это была их работа. Они научились искусно выражать печаль на лицах, в уме подсчитывая вознаграждение за каждую службу. Кумгилья была для них лишь местом, где они получат очередной чек, а Джо Льюис — трупом, который требуется зарыть в землю.

Никто из деревенских так и не появился. Брэйтуэйт явно испытывал трудности: то ли ему отказывали голосовые связки, то ли зрение. Уткнувшись носом в молитвенник, он бормотал что-то монотонно и невразумительно. Необходимо было включить свет. Внезапно Саймон Рэнкин почувствовал запах растопленного воска и встревожился. Боже — единственная свеча погасла, и лишь струя едкого дыма поднималась к потолочным балкам. Дыма становилось все больше, он принимал странные формы, наконец стал таким густым, что грязновато-серый свет дня уже не мог проникнуть в небольшие окна. Этот дым напоминал уличный туман, он так же клубился и погружал все во мглу.