Погребенные - [45]

Но Фелисити знала, что это неправда. Она была уверена, что папы там нет. Потому что их папа был хороший, а это место — плохое, даже солнечные лучи не могли проникнуть сюда, чтобы рассеять холод и мрак.

Незнакомец вернулся, рывком открыл заднюю дверь, и по его лицу дети поняли, что надо вылезать из машины. От страха они не могли произнести ни звука. Они больше не помышляли о побеге, этот человек мог бы догнать их в два прыжка. Он шел впереди, уверенный, что дети следуют за ним.

Внутри было так темно, что они почти ничего не видели. Они шли по длинному, покатому коридору, вымощенному грубым камнем. Все было пропитано затхлым, едким запахом, напоминавшим гниющие растения.

Со скрипом распахнулась дверь в щербатой стене. Дети съежились от страха, увидев в темноте горящие глаза их похитителя. Он остановился, пропуская их вперед: "Вы оба, заходите сюда".

Эдриен попятился было назад, но Фелисити схватила его и потащила за собой. Они не должны сердить этого ужасного человека, иначе он сделает с ними что-нибудь очень плохое. Он уже много раз их обманул, и он, конечно, не папин друг.

Дверь с шумом захлопнулась. Они услышали скрежет засова и удаляющиеся шаги, гулко отдававшиеся в пустом доме. Затем наступила тишина.

Они жались друг к другу, не смея оглядеться кругом, из боязни увидеть что-то страшное. Свет проникал в комнату через единственное маленькое окошко высоко в стене, квадратный фут грязного стекла. Вся мебель — кривой стол с откидной крышкой и диван в углу.

Фелисити повела Эдриена к дивану. Ноги больше не держали ее, а садиться на грязный, разбитый пол не хотелось. Диван отсырел, пятна плесени покрывали толстую обивку. Она села и взяла Эдриена на колени. Он прижался к ней и затрясся в рыданиях.

— Не бойся, я с тобой, — сказала она и подумала, как было бы хорошо, если бы вдруг появился папа Рэнкин. Или хотя бы Джеральд, или мама. Но они не придут. Никто не придет, кроме этого человека с колючим взглядом, и это угнетало больше всего. Потому что он хотел сделать с ними что-то ужасное.

Тишину нарушало лишь ее собственное дыхание и всхлипывания Эдриена. Он скоро заснет, зажав большой палец во рту. Но она должна бодрствовать, чтобы охранять брата.

Папа часто говорил: если будешь хорошей и будешь помогать другим людям, Бог защитит тебя. Фелисити попробовала прочесть молитву, но здесь это было трудно, не то что в церкви, где все молились вместе и самые лучшие слова находил папа. Видно, Бог их оставил, иначе он не позволил бы этому человеку увезти их. Может быть, это наказание за то, что они давно не были в церкви. Джеральд говорит, что ходить в церковь — пустая трата времени.

В комнате стало совсем темно, наверное, уже вечер, значит, они пробыли здесь уже много часов. Эдриен спал, сжавшись на коленях у Фелисити. Она сняла кофточку и укутала его.

Дальнейшее она видела смутно, как во сне. В плохом сне, какие снятся во время болезни. Фелисити трясло от страха. Рядом с ней дрожал, как в лихорадке, Эдриен.

Какие-то люди, и тот с дурными глазами среди них, грубо оторвали детей друг от друга. Их лица сверкали в темноте, будто были намазаны светящейся краской, в отвратительных усмешках не было веселья. Мелькающие лица призраков.

Фелисити хотела закричать, но не могла. Их несли, чужие пальцы впивались в тело, ни одного ласкового прикосновения. Вниз по коридору, потом вверх по лестнице. Невнятные голоса, как шепот на ветру.

Их внесли в просторную комнату, слабо освещенную, однако достаточно, чтобы разглядеть то, что в ней было. Странные пометки на полу, начертанные мелом; Фелисити подумала, что они напоминают линии в школьном спортзале, только смысл здешних линий ей был совершенно непонятен. Оклеенные черной бумагой стены увешаны какими-то фигурками, похоже, вырезанными из серебряной фольги. Все было похоже на театр со сценой, напоминавшей алтарь в церкви папы Рэнкина, с той лишь разницей, что этот "алтарь" был задрапирован черной тканью.

Эдриену удалось крикнуть, и тут же женская рука зажала ему рот. Он слабо сопротивлялся, пока его несли к сооружению в виде алтаря. У Фелисити же было такое ощущение, что она перенеслась по воздуху и опустилась на высокий помост рядом с братом. Сильные пальцы крепко держали обоих за щиколотки и запястья. Потом появились грубые, натирающие кожу веревки; их связали, накрепко затянув узлы, так что руки и ноги тут же стали затекать. А чтобы они не вздумали кричать, рты им заткнули тряпками.

Люди, которые проделали все это с ними, отошли назад, словно для того, чтобы полюбоваться на свою работу. Фелисити искоса взглянула на них сквозь полуприкрытые веки, и дикий ужас, какого она никогда не испытывала раньше, охватил ее. Они все были совершенно голые! Мужчины и женщины, молодые и старые, с упругими торчащими грудями и с обвисшими, старыми. Их глаза, блестевшие неестественно ярко, выражения лиц, как у диких зверей, — все подавляло и вызывало страх. Переговариваясь между собой, люди с благоговейным трепетом взирали на того, кто стоял на возвышении напротив — на смуглого мужчину, того самого, что похитил детей и привез сюда.