Погребенные - [3]

Перешагнув порог, Рэнкин вздрогнул, охваченный стыдом, и провел ладонью по осунувшемуся лицу. Он словно наяву видел Джули, с ее обычной язвительной миной, слышал, как наверху возятся Эдриен и Фелисити, разбрасывая кубики по лестничной площадке.

"Ты что же, думал, я так вот и буду жить?" — вспоминались раздраженные вопросы, на которые он уже давно не пытался ответить. — Ты помешался на вере, такой же фальшивой, как ты сам, Саймон. Думаешь, я мечтаю, чтобы мои дети выросли иезуитами, да? Чтобы они всю жизнь тряслись от страха перед этой нелепой выдумкой — всевидящим оком Боженьки?"

Эти вечные гибельные вопросы, еще более мучительные с тех пор, как Рим наконец нехотя удовлетворил прошение Саймона об освобождении от обетов. Тогда он тоже спасся бегством — совсем как этой ночью.

"Господи, какая я была дура! — она поджала губы, рыжевато-каштановые волосы, до Рождества бывшие черными, метались по плечам в ритме нарастающей злости. — Ты меня обманул, заставил поверить, что все бросил ради меня. Ты лжешь, Саймон. Ты ушел от иезуитов, но забрал с собой все свои дурацкие суеверья и теории. Тебе надо было создать свою пресвитерскую, вести в одиночку бессмысленный крестовый поход, выставить на посмешище перед соседями и себя, и меня. Ты хочешь, чтобы мы были нищими. И твоя проклятая церковь, и ты сам — такое же зло, как те грехи, что ты замаливаешь. Ты ханжа!"

Сперва он пытался возражать. Господи, ведь масса доводов находилась — теперь все они кажутся пустыми. Он почти поверил в ее правоту.

"Так вот, я ухожу от тебя, — голос Джули срывался на визг. — У меня есть другой. Собственно говоря, он появился еще до Рождества". Значит, тогда она и выкрасила волосы.

Саймон Рэнкин не был знаком с Джеральдом, только видел его издали. Красивый, загорелый, богатый — последнее оказалось для Джули решающим. Мирские блага: большой дом, большой автомобиль. Саймон все же надеялся, что она передумает, — надеялся до того дня, когда Джули принялась паковать вещи: свои, детей и — как он хватился позже — кое-что из его собственных.

"И вот еще что, — последний удар на прощание, когда чемоданы уже стояли в холле. — Не думай, что детям нужен охотник за привидениями вместо отца!"

Это задело и огорчило его больше, чем все предыдущее. "Я экзорцист! — гордо заявил Саймон. — Все религии нуждаются в таком служении. Сам Всевышний наделяет избранника властью, требующей всего его естества — разума, плоти и духа. Я каждодневно воздаю хвалу Господу за то, что он избрал меня орудием своего промысла".

"Дурак несчастный! — ядовито бросила она. — Ты и вправду тронулся. Слава Богу, я забираю детей отсюда в нормальный дом".

…Саймон запер дверь и сказал себе, что Джули здесь больше нет, а в сущности, и не было никогда — одна видимость, пустая телесная оболочка, искушавшая его, как Ева Адама. А потом ограбившая, отнявшая у него все — и веру, и детей.

Отсюда и пошла вся эта несправедливость: закон принялся безжалостно давить его железной пятой. Джули присылала счета, которые он оплачивал из своих тающих сбережений, а когда деньги кончились, запретила ему встречаться с Эдриеном и Фелисити. Три года он потратил, чтобы добиться права видеться с детьми, а когда дело дошло до Верховного суда, те успели почти совсем забыть Саймона. Место отца — нищего священника-неудачника — занял Джеральд.

Закон обязывал Саймона полностью содержать детей, а взамен не позволял даже заглянуть в их табели. Джули задаром получила развод и опеку над обоими чадами. Горечь поражения подтачивала силы Рэнкина; судебные исполнители навещали его почти так же регулярно, как разносчик молока.

"Минутная слабость может стать роковой!" О, как верны эти слова! Однажды он, поддавшись минутной слабости, поднялся в спальню с пузырьком снотворного и проглотил целую пригоршню таблеток. Но его спасла трусость: он спустился вниз и позвонил в больницу.

Саймон Рэнкин — священнослужитель, бывший муж, бывший экзорцист… бывший… бывший… Он стоял перед лестницей, напрягая слух, но больше не слышал шума детских игр. Тогда он прошел в гостиную и тяжело опустился на диван.

Мир его замкнулся, как это было минувшей ночью в той комнате, где его выворачивали наизнанку, разрывали на куски, где размазывали по полу его достоинство. Неприятель прорвал последнюю линию обороны и вступил на его территорию. Полный крах! Рэнкин никогда бы не поверил, что дойдет до такого. Он совершил в своей жизни тысячу или более изгнаний беса и лишь несколько из них не удались — такое случается с каждым экзорцистом. Но даже в самых страшных кошмарах он не встречался с таким злобным и могучим противником, подавлявшим духовно и физически, обратившим его в бегство, как Христос бесов. А может быть, — эта мысль заставила содрогнуться, — силы мрака еще не отступились от него и с наступлением ночи снова ринутся в психическую атаку? Сегодня, завтра или послезавтра — в любую ночь: предупреждения не жди…

Он опять подумал о снотворном, но преодолел искушение. Так они верней всего завладеют им. Он повторял снова и снова, что верит в Бога, пока не убедил себя в этом. Лишь тогда, соскользнув с дивана, Саймон Рэнкин опустился на колени и стал молиться. Путаный, бессвязный шепот напоминал жужжанье насекомых в запертом доме в жаркий летний день.