Погребенные - [8]

— Сообщников не имею. В шахту проник через автоспуск. Задание — установить причину остановки работ.

— Пре-ду-п-ре-жда-ю-за-да-чу-ло-ж-ных-по-ка-за-ни-й не-се-те-от-ве-т-стве-н-но-сть в-ва-ши-х-ин-те-ре-сах го-во-ри-ть-пра-в-ду…

— Я и говорю правду. Я в самом деле спустился в шахту через подъемную клеть.

— Э-то-го-не-мо-гло-бы-ть… — Он еще раз повторил, что мне лучше не упираться, говорить правду и предупредил: — По-ка-мы-пос-ту-па-ем с-ва-ми-гу-ман-но-не-при-нуж-да-й-те дей-ство-ва-ть-дру-ги-ми-ме-то-да-ми…

Вот история! Почему этот болван считает, что я не мог спуститься в шахту в подъемнике? Нетрудно было догадаться, на какие другие методы он намекал. Что значит в его представлении — гуманно? Он ведь способен пользоваться только конкретными понятиями. Видимо, для него гуманно — означает в интересах заданной программы. Но при чем здесь «гуманно»? Вполне можно употребить другой термин. Я уловил одно: от меня добиваются каких-то признаний.

— Бу-де-шь-от-ве-ча-ть…

Роботы, стоящие за спиной, заломили мне руки. От боли я чуть не потерял сознание. — Буду, — сказал я.

— К-то-со-о-бщ-ни-ки…

Я попытался расправить плечи, проверить, не выставили ли они мне суставы, но роботы не дали.

— Штефан Индрик, — поспешно назвал я.

Робот повторил имя, произнесенное мною, и застрочил — мне не было видно, что он там пишет.

— Ш-те-фа-н-ин-д-ри-к, — повторил робот и спросил: — Кто-он-ка-кое от-но-ше-ние-к-ва-ше-му-за-да-ни-ю-име-ет.

— Мой шеф. Это он помог мне проникнуть в шахту. Робот продолжал выпытывать у меня все, что имело отношение к

Штефану Индрику. Если я затруднялся с ответом, мне выкручивали pуки. Так что я поневоле стал говорить бойко. Он беспрерывно что-то строчил на бумаге.

Когда он спросил, были ли еще сообщники, я вначале подумал назвать Ингу и Брига, но в последний момент что-то удержало меня от этого, я назвал администратора гостиницы и дежурного на спортивной базе, совсем освоился и не задерживал ответы. Роботы перестали причинять мне боль. Я даже пытался сбить следователя с толку, говорил посторонние сообщил, какая погода и как хорошо сейчас кататься на лыжах. Он вал меня.

— От-ве-чай-те-по-су-ще-ст-ву.

В конце концов, он таки измотал меня, все мне стало безразличным, хотелось одного — скорее уйти отсюда и отдохнуть. Возвращение в камеру, где остался Бриг, представлялось мне самым желанным. Ни о чем другом я уже не мечтал.

— На-се-год-ня-до-про-с-око-н-чен, — сказал он. Назад роботы вели меня тем же путем. У меня подкашивались ноги. Самое гнусное в этой истории не то, что я ничего не достиг, а то, что мне

Пришлось выкручиваться и лгать. Сказать, что я одурачил робота, нельзя. Разумеется, никакого вреда ни моему шефу, ни дежурному администратору в гостинице роботы не в состоянии причинить, но я все равно чувствовав себя мерзко. Будто и в самом деле совершил предательство. Вот почему я не смог назвать ни Ингу, ни Брига — они для меня самые близкие люди. Подсознательно я решил «пожертвовать» другими. Почему не пришла мне в голову простая мысль: назвать вымышленные имена?

Наверху, конечно, хватились меня, сигналят, Инга подняла переполох. Уверен: на выручку нам снаряжают целую экспедицию. Думаю, моему шефу таки пришлось послать кого-нибудь из сотрудников института, и укротить роботов сумеют. И тут меня прошибло холодным потом. На столе у робота-следователя обнаружат листки с моими показаниями. Возможно, вся эта история войдет в учебники. Разумеется, никому не придет в голову обвинить меня в предательстве… Нет! Что угодно, любой другой позор, только не допустить, чтобы протокол допроса очутился в чьих-то руках. Я готов был кинуться на роботов, сопровождавших меня, молотить кулаками, кусаться… Но эта истуканы, похоже, угадали мои намерения, взяли меня под руки с такою силой, что я не мог шевельнуться, и втолкнули в камеру. Я раскроил бы себе череп об стену, если бы Бриг не подстраховал меня. — Знаю их дьявольскую методу, — сказал он и заставил меня пощупать шишку у него на макушке. — Руки тебе не вывернули?

— Пока нет. Я отделался легко, — сказал я и невольно покраснел.

— Видимо, они были в хорошем настроении, — пошутил Бриг. — Скоро явятся за мной. И как на грех ничего: ни тут, — хлопнул он себя по лбу, — ни кочерги.

— Знаешь, Бриг, глупо допускать, чтобы эти жалкие механические недоноски причиняли тебе боль, — я говорил, не смея поднять глаз. — Не артачься. Будут требовать имена сообщников, называй, кого захочешь, хоть меня или кого другого.

Я приготовился к тому, что Бриг взглянет на меня этак презрительно, как все мы смотрели в детстве на фискалов, на всякого, кто поступал подло.

«Понятно, — многозначительно скажет он, — как тебе удалось избежать пытки».

Но Бриг произнес совсем другое:

— Ну и башка у тебя! Я-то, чурбан, буяню, протестую. А ведь с кем мы имеем дело? С автоматами. Ну, голова! — искренне восхитился он.

Его слова были для меня бальзамом. В самом деле, из-за чего я мучаюсь— надул робота?

И все-таки… все-таки лучше, если бы я назвал вымышленные имена.

Загремел засов. Роботы увели на допрос Брига.

Опять послышался лязг дверного запора. Неужели Бриг позабыл про наш уговор дурачить роботов, и сейчас они волокут его, потерявшего сознание. Я приготовился подстраховывать, иначе они захлестнут его насмерть.