Погребенная во льдах - [19]

Ив, несколько обеспокоенный, с готовностью поднялся. При этом он взглянул на Берингара, желая удостовериться, что больше ему не нужен.

— Мне жаль, что он попал в беду… Он добрый… Да, конечно, если я что-то смогу для него сделать…

По пути в лазарет, когда его никто не мог увидеть, Ив совсем по-детски взял брата Кадфаэля за руку, и тот пожал ее, успокаивая мальчика.

— Он сильно избит и обезображен, но ты не пугайся. Это пройдет, можешь мне поверить…

Брат Элиас лежал безмолвный и неподвижный, а молодой послушник читал ему житие Святого Ремигиуса. Шрамы и кровоподтеки уже начали заживать, и боль почти не мучила беднягу. Он съедал то, что ему приносили, а когда колокол звонил, созывая к службе, губы его беззвучно шевелились, повторяя слова литургии. Глаза Элиаса были открыты, и он посмотрел на мальчика, не узнавая его. Потом взгляд его снова переместился в затененный угол комнаты. Ив на цыпочках подкрался к кровати и широко раскрытыми глазами смотрел на раненого.

— Брат Элиас, Ив пришел тебя навестить, — сказал Кадфаэль, подойдя поближе. — Ты помнишь Ива? Это мальчик, которого ты встретил в Клеобери, а расстались вы в Фоксвуде.

Но лишь слабая дрожь пробежала по измученному лицу, выражавшему покорность, да в глазах появилась сильная тревога. Ив отважился подойти совсем близко и робко дотронулся до длинной вялой руки, лежавшей на покрывале, но она осталась холодной и безответной.

— Мне жаль, что вас изранили. Мы прошли несколько миль вместе. Лучше бы мы оставались в вашем обществе и дальше…

Брат Элиас пристально смотрел на мальчика, беспомощно качая головой, и его начала бить дрожь.

— Нет, его надо оставить в покое, — Кадфаэль вздохнул. — Если мы будем настаивать, он совсем разволнуется. Тут нельзя торопиться. Пусть хотя бы тело его окончательно выздоровеет, а память может подождать. Имело смысл сделать эту попытку, но он еще не готов. Пойдем, Ив, ты с ног валишься от усталости, нужно уложить тебя в постель.

Брат Кадфаэль, а также Хью со своими людьми поднялись на рассвете и вышли за стены монастыря. За ночь мир снова изменился: бугры сровнялись, ложбины заполнились снегом, и над каждым холмиком ветер трепал плюмаж, из снежной пены. Они взяли с собой топоры и носилки, сооруженные из кожаных ремней, натянутых между двумя палками. Захватили и льняную простыню, чтобы прикрыть покойницу. Шли в угрюмом молчании — никому не хотелось говорить, пока предстоящая им страшная работа не заставит обменяться самыми необходимыми словами. Снегопад прекратился, как обычно, после восхода солнца. Так было и в ту ночь, когда Ив упорно шел по следу сбежавшей сестры. А на следующую ночь ударили сильные морозы, и кто-то изнасиловал и убил девушку; и вот сейчас они шли разыскивать ее ледяную могилу. Это случилось именно в ту ночь, потому что ее бросили в уже застывавший ручей, и она сразу же вмерзла в лед. В этом Кадфаэль был уверен.

После недолгих поисков они нашли ее. Расчистив недавно выпавший снег, они сквозь зеркальную поверхность смотрели на девушку, словно изваянную изо льда.

— Боже правый! — в ужасе воскликнул Хью. — Она выглядит моложе, чем её брат!

Такой по-детски хрупкой казалась призрачная фигура, что все отвели взгляд. Однако волей-неволей им пришлось нарушить ее покой, чтобы похоронить по христианскому обычаю. Казалось, что, ломая лед, сковавший тело, они совершают кощунство. Сделано все было очень осторожно, люди старались рубить лед как можно дальше от нежного тела. Работа оказалась тяжелой, и, хотя мороз сильно покусывал, все вспотели. Девушку в ее ледяном гробу уложили на носилки, как статую, покрыли простыней и медленным шагом направились в Бромфилд. Лед всю дорогу не таял, и не упало ни капли, пока они тайком не пробрались в покойницкую монастыря. Только тогда сверкающие края ледяного гроба начали менять форму и, скользя, уплывали в сток для воды, которой омывали покойников.

Девушка лежала в своей тонкой сорочке, белая и далекая, однако она становилась все ближе к жизни, боли, жалости, насилию — ко всему, что определяет смертный жребий человечества. Кадфаэль опасался надолго отходить от тела, так как Ив был уже на ногах и живо всем интересовался. Трудно было угадать, куда он направится в следующую минуту. Правда, он был хорошо воспитан и обладал прекрасными манерами, но поскольку ему привили убежденность в своих привилегиях и это был подвижный тринадцатилетний подросток, то он мог ненароком заглянуть и сюда.

В одиннадцатом часу, во время мессы, ледяная оболочка растаяла настолько, что начали появляться открытые участки тела. Показались кончики бледных пальцев, нос (пока еще небольшая жемчужина), вьющиеся пряди волос, словно тонкое кружево по обе стороны лба. Именно эти кудри и привлекли пристальное внимание Кадфаэля. Дело в том, что они были короткие. Он намотал несколько прядей на палец. Они были цвета темного золота, а когда высохнут, то станут еще светлее. Кадфаэль наклонился, вглядываясь в открытые глаза, все еще заледеневшие. Взгляд их был безмятежен. Цвет показался ему тускло-фиолетовым, как у ирисов, или темно-серым, словно у цветов лаванды.