Пограничные характеры - [62]

Хотя электростанцию строит норвежская фирма, машины — советские, отечественные. Так надежней.

ФИЗИКИ И ЛИРИКИ

На следующий день мы зашли в один из разноцветных домиков, снаружи и изнутри обитых узкими досточками, — контору советской администрации. Эти домики — тоже норвежское изделие. С белыми экранами электрического отопления, со стенными шкафиками и пестрыми занавесками они прелестны, но… недолговечны. Хозяйственный капитан доказал, как дважды два, что веку им отпущено не больше пяти лет: уже сейчас подгнивает фундамент и худится крыша. А я-то размечталась вслух, что вот бы нам на целину такие разборные дома с модерновой мебелью, холодильником и горячим душем! Погодя я исправилась: душ и мебель оставались, но вот дома — дома требуются явно другие, попрочнее.

У старшего инженера стройки, кончившего, кстати, институт в Москве, на Спартаковской, сидел представитель монтажников; он приехал на несколько дней из Ленинграда.

— Вам Нибелунги, — сказал он с великолепным высокомерием «физика» перед «лириком», — пещеры, ледяные цветы, а мы не дождемся, когда все это кончится и начнется настоящее дело. Мы, знаете, идем от жизни; нам подавай ток!

Я буркнула сердито:

— Красота и поэзия не меньше нужны жизни. Если они заглохнут, электричество вам их не заменит.

Инженер принял мою сторону.

— Ну, не сейчас, — сказал он, — а через пару сотен лет, при полном и повсеместном коммунизме, по-моему, прежде чем будет закладываться стройка, специальный совет обсудит со всех сторон: вписывается ли она в ландшафт, не портит ли его? Сейчас мы сообразуемся только с пользой, а тогда будем думать и о красоте. Это точно.

Монтажник завздыхал; был он уже не очень молод, не то что инженер.

— Да, красоту мы не бережем, — сказал он. — Работал я на Братской ГЭС… вот вы восхищаетесь здешней природой: сопки, река кипит! Помножьте все это на сто и представьте Ангару с ее падунами, мачтовым лесом по берегам. Пороги сейчас уже на дне моря, их больше не увидите. А лес сначала начисто вырубили на строительных площадках, возвели город тысяч на шестьдесят, а потом спохватились: нужны зеленые насаждения!

Мы дружно зачертыхались. Вообще надо заметить, что спор физиков и лириков, уже ставший классическим, непримирим только на газетных страницах. В жизни, где бы ни сталкивались представители обоих мощных течений, они быстро и мирно находят и общий язык и золотую середину во взглядах.

ПРОИСШЕСТВИЕ

— Конечно, у вас тут граница спокойная, происшествий никаких, — с легким сожалением сказала я как-то капитану, сидя в его комнате на контрольно-пропускном пункте.

Там тоже белый экран электрического отопления и норвежские плафоны, но сидели мы на наших обычных армейских табуретках. И стол был покрыт зеленой канцелярской скатертью.

(«А знаете, так мне как-то больше, нравится», — застенчиво сказал капитан.)

Александр Никитич — интересный человек. Лицо у него открытое, незамысловатое; синие глаза охотно улыбаются, и говорит он обо всем без оглядчивости. Но меньше всего о нем можно сказать, что он простоват. Он тверд и добр, только это не лезет в глаза с первой минуты.

— Да как вам сказать насчет тишины, — отозвался он. — Был и у нас как-то случай. Задержание, одним словом. Все произошло среди бела дня. К норвежскому шлагбауму подъехал на велосипеде человек, одет плоховато, вроде рыбака. Ну, у них с границей обращение более вольное, чем у нас: в воскресенье толпы из Киркенеса приезжают поглазеть на советскую сторону.

Стоят, щелкают фотоаппаратами невозбранно.

Поэтому их часовой охотно вступил в разговор с велосипедистом. Тот показывает ему какие-то бумажки, но, видимо, все не те. Вытащит одну, потом за другой лезет, а сам потихоньку велосипед вперед толкает; норвежец, не прекращая разговора, машинально идет рядом. А когда уже осталось полтора шага до нашего погранзнака, тот как рванет и за мгновение ока перескочил границу. Норвежский часовой замахал руками, забегал, а что теперь сделаешь?!

Наш часовой принял его, как говорится, в свои объятия и тотчас вместе с велосипедом — в будку. Звонит мне на КПП. Я бегом. Норвежец радостно кивает и без умолку трещит по-своему. А на норвежской стороне тоже переполох: часовой сообщил в Киркенес, оттуда полиция по телефону дала предписание местным норвежцам с нашего строительства: если возможно — вернуть перебежчика. Смотрю: идут четверо прямо к будке. Я выхожу навстречу. Они иногда ведут себя прямо-таки нахально. Вот и сейчас думаю: а как быть, если они попробуют ворваться в будку и силой перебросить его назад? Ведь расстояние всего несколько шагов! С четырьмя-то мы еще справимся, как бы больше не подошло.

Спрашивает у меня инженер по-английски, здесь ли перебежчик. Вообще-то мы с ним часто разговаривали; он знает, что я учу английский. Но тут я вежливо отвечаю, что не понял. Он терпеливо, чуть не по складам, снова повторяет вопрос. Я опять не понимаю.

А велосипедист болтает в будке вовсю; голос его далеко слышно. Бился, бился со мной инженер, пошел снова за инструкциями к телефону. Норвежский часовой-разиня за шлагбаумом, как на углях прыгает, так, кажется, и съел бы глазами будку вместе с велосипедистом! Я тоже хочу, чтобы у меня его поскорее забрали. Наконец приходит отрядный газик, вывели мы велосипедиста с задней стороны из будки, посадили вместе с велосипедом, ну и я снова стал все понимать по-английски.