Пограничные характеры - [37]

— А знаете, — сказал вдруг Сермяжко, — у нас в отряде был тоже один пограничник. Он никогда не расставался с зеленой фуражкой. Кажется, я забыл про это сказать…

ПЕСКИ ПУСТЫНЬ

Нет людей немногословнее и вместе с тем красноречивее бывалых пограничников. Емкое понятие «граница» можно разворачивать в пеструю ленту необычных историй, а можно сжать в, одно-единственное слово.

— Граница, — задумчиво произносит пожилой полковник.

Я настораживаюсь. Вспыхивает надежда: не запев ли это какой-нибудь пограничной были?

Полковник дышит и не надышится туманной прохладой балтийского побережья: тридцать лет в погранвойсках — и более двадцати пяти из них в раскаленных песках прикаспийских пустынь!

Однажды в отряд приехали репортеры кинохроники. Принял он их в затемненном кабинетике с устойчивым запахом масляной краски. Не то, чтобы недавно был ремонт, а просто от жары пузырились стены. «Расскажите, что у вас особенного?» — «Ничего, — отвечал. — Граница. Обыкновенная граница». Пока вели беседу, пришло донесение: водовозы застряли, буря по дороге, колеса песком засыпает. Приезжие встрепенулись: «Какая вода? Где буря?» Ответил с досадой: «Вода нормальная, питьевая. Возим двадцатью цистернами». — «Ага, вот и проблема! Пустыня, вода… Можно нам посмотреть, откуда ее возят?» — «Можно. Только это не близко: за сто тридцать километров ездим к роднику в оазисе». Они переглянулись, однако решения не переменили. Люди молодые, тренированные, трудный путь их не очень испугал. А оазис восхитил своим десятком деревьев. Кинокамера так и стрекотала!

На обратном пути, спускаясь по крутому склону к ущелью, неожиданно ощутили сильнейший толчок. Вода в цистерне как-то утробно ухнула, кабину накренило чуть не до земли. Водитель, заметно побледневший сквозь черно-бронзовый загар, рванул руль, швырнул водовоз в сторону. Остановил. Соскочило колесо. Напрочь. Репортеры крутили камеру, еще не ведая всего размера опасности, которой только что избежали: лежать бы им минуту назад на острых камнях ущелья, если бы не внезапный, произведенный по наитию курбет в сторону. «И такое бывает!» — твердили они беззаботно, спеша запечатлеть и мешкотно переступавшую одеревенелыми ногами фигуру водителя; и колесо, колдовски покружившее над бездной, а теперь свернувшееся невинно, по-щенячьи; и редкие кустики колючек, отродясь не слыхавших о дожде, сосущих подземную влагу корнями длинными, как нефтеразведочный бур, и голое небо пустыни без живительной синевы…

Колесо сменили, а репортеры отлично успели отснять весь «сюжет», Как на заставах бежали к водовозам с ведрами, нетерпеливо стояли в очередях, а затем несли медленно, не толкаясь, не колыхнув. Как жены командиров наполняли в кладовых личные бочки, вцементированные изнутри, чтобы вода не испарялась и не протухала…

ПОГРАНИЧНЫЕ ДИНАСТИИ

Длинны наши границы! Перенесемся обратно на западный рубеж.

Возле номерного пограничного столба стелется липкий туман чуть не до самого полудня. Росистые травы так высоки, что собака, разыскивая след, ныряет в них с ушами. Да и тревожная группа промокла до пояса. Виданы ли еще где-нибудь такие дремучие заросли чертополоха, лебеды, крапивы, ромашек, страдающих гигантизмом, иван-чая, похожего на корабельную рощу?! Весь этот пахучий зеленый мир полон писка и колыхания.

По берегу озера узкой тропой вдоль контрольно-следовой полосы, — сейчас размякшей от длительных дождей, со стертыми бороздами, — идет наряд. Сапоги ступают по глине мягко, глаза устремлены вперед. Лишь иногда дозорные гибко оборачиваются к полосе: нет ли следов?

— Здесь Байкал пробегал! — кричу издали. — Он нарушитель.

Смеются. Идут дальше.

Байкал не служебная, а домашняя собака, хотя масть у него, как у настоящего волка — серая, устрашающая, да и сам поджар, легок на ногу. Но все это видимость. Байкал оказался неспособен к пограничной службе: трус и любит подурачиться. То ли сказались изъяны первоначального воспитания, то ли особенности собачьей натуры? Ведь собаки все разные. Иногда привыкают почти безболезненно к новому вожатому, когда прежний кончает службу. Но бывают случаи, что привязанность принимает драматическую форму. На одной заставе мне рассказали: прапорщик передал свою овчарку другому инструктору. Но стоило ее спустить с поводка, она опрометью кидалась обратно к дому, взлетала на второй этаж и забивалась под его кровать. Никто не мог с нею работать, пока ее не увезли на другую заставу. Лишь там понемногу отвыкла и успокоилась. А был и более трагичный случай. Лейтенант уезжал и подарил собаку заставе. Не видя его, она впала в полное отчаяние! Перестала есть, двигаться, даже отказывалась от воды. Через две недели после бесплодных усилий вернуть животному интерес к жизни, бывшему хозяину дали телеграмму. Он тотчас отозвался и увез отощавшую, но воскресшую духом псину…

Старшина Николай Иванович Филев сознается, что хотя сам был семь лет собаководом и окончил специальные курсы, но собак так и не полюбил. Ну, нет у него тяги к этим животным! То ли дело лошади. С его губ готова уже последовать серия «лошадиных» побасенок… Пусть не подумают только новички, что все это пустая болтовня от нечего делать. Старшина начал службу очень давно, еще со времен войны. Так же, как и полковник Рыжков, рассказавший о кинорепортерах, он служака старого поколения, когда главной опорой пограничника были собака да верховая лошадь. Что идут новые времена, на границе появилась техника, старшина отлично понимает. Но по-прежнему в душе надеется больше на пеший дозор, чем на локатор! Я с симпатией и пониманием смотрю на этого подвижного, вечно хлопочущего человека с лицом, иссеченным морщинами.