Пограничное лето - [18]
А майор Чистов докладывал:
— Товарищ полковник! Пограничная застава имени Павла Степановича Горностаева построена для встречи дорогих и почетных гостей!
А главный почетный гость — это была долгожданная Мария Васильевна Горностаева — плакала совсем как обыкновенная женщина, обнимала и целовала Ефросинью Никитичну. У Кости тоже почему-то навернулись слезы на глазах. Нервно покусывал губы майор Чистов. Будто для того, чтобы вынуть соринку из глаза, отвернулся в сторону пожилой полковник. Часто-часто мигал глазами молоденький лейтенант. Вроде бы еще суровее стали солдаты…
Ефросинья Никитична бережно гладила гостью по плечу и утешала:
— Вот и приехала, славная ты моя!.. Ну, чего же так расстраиваться? Успокойся, Машенька. Вон тебя солдаты ждут. Иди-ко, поздоровайся…
А солдаты продолжали стоять по команде «смирно» — торжественные, строгие. Многих из них Костя уже знал. Но раньше он видел их не в строю, и это были обыкновенные молодые парни, только одетые в военное обмундирование, — всегда веселые, разговорчивые. А теперь это были не просто парни в военной форме, это были настоящие солдаты: отважно решительные, дисциплинированные.
Не узнавал Костя и собственного отца. Обычно медлительный, теперь Сергей Иванович Шубин, вооружившись фотоаппаратом, по-молодому бегал с места на место и только успевал щелкать затвором. Ничто не ускользало от объектива «зоркого»: ни доклад Чистова полковнику, ни четкий строй пограничников, ни плачущие от радости женщины, ни мальчишки, каким-то образом пристроившиеся к левому флангу пограничников.
«Молодец, папка! — мысленно похвалил его Костя. — Это пригодится и для школьного музея».
Умиротворенные, притихшие, взявшись за руки, как девочки-первоклассницы, Мария Васильевна и Ефросинья Никитична подошли к строю. Теперь Костя разглядел: на груди у каждой из них по ордену Красной Звезды и по медали «За победу над Германией». И это было неожиданным для Кости. Нет, видимо, не зря называют Ефросинью Никитичну знаменитым пограничником, не зря ее так уважают и солдаты и офицеры…
Мария Васильевна остановилась перед серединой строя и сказала тихим, срывающимся голосом:
— Здравствуйте, сыны мои!
И вздрогнул воздух, и далеко вокруг разнесло чуткое пограничное эхо дружный, радостный возглас солдат:
— Здравия желаем, Мария Васильевна!
Она прижала руки к груди, подошла к полковнику и попросила:
— Григорий Кузьмич, дайте, пожалуйста, «вольно».
— Есть, Мария Васильевна! — полковник отрывисто козырнул и скомандовал: — Вольно!
По шеренгам прокатился легкий шумок, похожий на шелест. Суровые, строгие, минуту назад казавшиеся неприступными, лица солдат вдруг преобразились, подобрели сразу. И теперь солдаты в самом деле стали похожими на сыновей этой женщины. Она подошла к Чистову, по-матерински поцеловала его и сказала довольным голосом:
— Вот и увидела, кто командует нашей заставой!
— А это кто, Машенька? Ну-ка, узнай! — Ефросинья Никитична подвела ее к капитану, замполиту заставы.
— Василек? — растерянно спросила Мария Васильевна. — Не может быть!
— Он самый, ваш бывший подносчик патронов! — радостно ответил капитан.
— Вон ты какой вымахал! — Мария Васильевна добрыми глазами оглядела замполита с ног до головы и покачала головой: — Был Василек, парнишка, а теперь смотри ты — капитан!.. Весь в батюшку родного, только тот вроде покрупнее был. Был… А я вот и сейчас его голос слышу.
Лицо Марии Васильевны помрачнело вдруг.
— Сколько хороших людей полегло тут!.. — со вздохом проговорила она, взглянув в сторону границы. — Сколько тут святой крови пролито!..
Солдатская казарма
Не раз видел Костя эту мраморную доску, привинченную к стене чуть левее и выше дверей. Лишь тогда, когда впервые увидел, он остановился перед ней и медленно, как дошкольник, прочитал, чье имя носит эта пограничная застава. Потом он, пробегая мимо, даже забывал взглянуть на нее. Привык. Ко всему, даже вот к такому привыкает человек…
Но сегодня Костя опять разглядывал ее, сосредоточенно нахмурившись.
И не один Костя разглядывал эту мраморную доску, увенчанную пятиконечной звездочкой.
Запрокинув седеющую голову, немигающими глазами смотрела на высеченную золотом надпись Мария Васильевна. Она читала, беззвучно шевеля губами, как будто вдруг разучилась читать. Придерживая ее под руку, рядом стояла Ефросинья Никитична и тоже читала про себя, в точности так, как читала она несколько дней назад телеграмму о скором приезде Марии Васильевны.
Много людей стояло перед мраморной доской. Но было очень тихо, только кашлянет кто-нибудь или вздохнет глубоко. И эту печальную строгую тишину нарушали лишь жаворонки, неподвижно висевшие в голубом поднебесье. Вдруг каркнула невесть откуда взявшаяся ворона. Но, испугавшись настороженной тишины, торопливо скрылась за соснами. Далеко в стороне стоял лосенок — на своем веку он еще никогда не видел такого множества людей.
— Пойдем, Никитична, — тихо, словно очнувшись, сказала Мария Васильевна.
— Пойдем, Васильевна.
Женщины первыми медленно поднялись по ступенькам крыльца. За ними так же медленно двинулись и остальные. Пошли и Санька с Костей.
Костя был уверен, что ему известны все уголки этого большого двухэтажного дома. Он побывал и в солдатской казарме, и в аппаратной, и в дежурке, и в канцелярии, и в аккумуляторной, и в столовой, и в сушилке. А про хозяйственную комнату и говорить нечего — здесь была его радиомастерская.
