Пограничники на Афганской войне - [95]

– Сказать, что нет.

– А если это разведчик-нелегал и ему срочно нужно передать ценную информацию?

– Тогда скажу, что атташе на месте.

– Опять ошибка. Это может быть не наш разведчик, а вражеский шпион. Он получит ваш ответ и уйдет, потому как узнает точное местонахождение интересующего его человека.

– Так как же действовать?

– Думайте…

Куда меня распределят, я точно сказать не мог. Но, подозревал, что в страны – бывшие доминионы Франции, так как одним из языков, который мне преподавали, был французский.

По окончании обучения меня вернули в мою часть и сказали ждать вызова. Я вернулся в родную «учебку», но вызова долго не было. Наконец, в январе 1990 он последовал. Прибыл в Москву, получил инструктаж, снаряжение. Там меня включили в состав группы и сообщили место будущей службы – Афганистан. Я тогда удивился – как Афганистан?! Ведь наши войска уже год как были выведены из этой беспокойной страны. Выяснилось, что в ДРА оставались наше посольства и консульства. Мне предстояло охранять консульство в Мазари-Шарифе.

Вылетели из Москвы в Душанбе. Там предстояло провести несколько дней перед заездом в Афганистан. Поселили в гостинице «Таджикистан». Неожиданно в городе началось такое, что не снилось в страшном сне. Стрельба, бесчинства, пожарища – натуральная гражданская война! Было довольно жутко. Помню, вышли из гостиницы на улицу, как началась стрельба. Стреляли не по нас, а по толпе у гостиницы. Откуда бьют, непонятно, в толпе раненые, убитые. Рядом со мной женщине в плечо попали. Мы с товарищами ее оттащили, оказали первую помощь, перевязали, передали подъехавшей «Скорой помощи». Через пару дней нас посадили в машину и отправили в Афганистан – в город Хайратон. Со мной в группе был старший прапорщик Виктор Кузьмин. Он был уже опытным – охранял консульство в Сан-Франциско.

В Афганистан ехали через Термез, по тому самому «мосту дружбы» через который в 1989-м выходил Громов. В Хайратон прибыли затемно. Здесь размещалось одно из отделений консульства. Само консульство находилось в Мазари-Шарифе, но из-за постоянной угрозы нападения большая часть дипломатического состава была выведена сюда. В Мазари-Шарифе размещались лишь тридцать дипломатов и охрана – десять пограничников и сотрудников КГБ. Были среди них и женщины, например заведующая канцелярией Полина Зырянова. Ей был всего 21 год, но она не побоялась поехать в Афганистан.

В Хайратоне нас приняли хорошо. С собой у меня была банка селедки, буханка черного хлеба и две бутылки – традиционные «приветы» с родины. Их я передал в «общак», что было встречено с одобрением. На следующий день один из офицеров – капитан Николай Хрипко – устроил мне небольшую экскурсию по городу. Чтобы я мог четко ориентироваться на местности.

Хайратон произвел двоякое впечатление. С одной стороны – средневековая дикость, с другой – страна воюет десять лет, в дуканах все есть. После пустых прилавков в СССР здесь, как казалось, царило изобилие. Продукты какие хочешь, галантерея-трикотаж – всякие, полно аппаратуры: советскому человеку это тогда казалось подлинным изобилием. Платили частью в долларах, частью в афгани. Но по дуканам особенно хаживать не приходилось – не было времени. Народа мало, а объектов для охраны много. Практически постоянно все находились на дежурствах, свободного времени почти не оставалось.

В феврале 1990 года в Кабуле произошел переворот. Когда все началось, я находился на дежурстве. Из столицы пришла мрачная информация – мятежники захватили аэродром в Баграме. Самолеты восставших бомбили город, нанесли удар по посольству, полностью уничтожили здание советско-афганского предприятия АВСОТР. Я связался с Мазари-Шарифом, запросил обстановку. Там было все тихо. Тут на связь вышли «108-е», сообщили, что от них требуют работы. Эта информация буквально взбудоражила всех! «108-е» – позывной советников ракетного полка.

Советники сообщили, что афганские офицеры требуют от них коды запуска и угрожают оружием. Важно было установить, на чьей стороне афганцы, на мятежной или правительственной. Несмотря на угрозу расстрела, наши советники отказывались дать коды запуска. К счастью, выяснилось, что афганцы были на правительственной стороне. Информация об этом ушла в Кабул, к возглавлявшему советников генералу армии Грачеву. Тот через нас передал «добро» на запуск. Полк произвел запуск ракет по аэродрому мятежников в Баграме. Ракетный удар оказался удачным. Одной ракетой было уничтожено два самолета с подвешенными бомбами (они как раз собирались взлетать на бомбежку Кабула), вторая ракета вывела из строя взлетно-посадочную полосу.

После подавления бунта в стране наступило относительное затишье, если понятие «затишье» применимо к такой стране, как Афганистан. На юге и востоке страны происходили бои между непримиримыми и правительственными войсками, но здесь, на севере, было тихо. Мы по-прежнему дежурили в обычном порядке, то в Хайратоне, то в Мазари-Шарифе. Единственное, что было непросто, – ограниченная территория, как на подводной лодке. Поэтому большое значение имели взаимоотношения с теми людьми, которые находились с тобой все 24 часа в сутки. К счастью, все, кто был рядом, были людьми воспитанными, образованными. Конфликтов фактически не возникало. С некоторыми у меня установились отличные дружеские взаимоотношения. Сергей Морозов, Виктор Кузьмин, Александр Гаркун – их с теплотой я вспоминаю и по сей день.