«…Поговорить с Вами долго и длинно и даже посплетничать…»: Переписка Г.В. Адамовича с Р.Н. Гринбергом (1953-1967) - [19]
Теперь я дома. Надеюсь дней через десять поехать для поправки в Ниццу и пробыть там до конца января. Мой парижский адрес действителен всегда, где бы я ни был.
Как живете? Не собираетесь ли в Европу? Был бы очень рад Вас повидать. Крепко жму руку, желаю успеха «Воздушным путям» и прошу передать самый сердечный привет Софии Михайловне.
Ваш Г. Адамович
73. Г.В. Адамович — Р.Н. Гринбергу
7, rue Fred
Paris 8, 11 июня 1965
Дорогой Роман Николаевич.
Я говорил с Кантором насчет статьи о «Возд<ушных> путях». Он действительно не может: стар, болен, устал и т. д.
Я не могу потому, что пишу теперь в «Р<ускую> м<ысль>», — да и то очень редко, — только маленькие передовые статьи[196]. Они — на литературные темы, но общие, «взгляд и нечто». А тут нужен разбор целого ряда вещей. Мне не хочется вступать в соперничество с Терапиано[197] и вторгаться в его область. Вот на днях я хочу написать о новой книге Зайцева[198], — и Водов об этом предупредил Терапиано, — но это будут именно общие рассуждения.
Мой совет таков: Шик[199] или Анненков. Первый напишет не вполне грамотно, но будет польщен, если Вы к нему обратитесь, и отзыв его будет наверно благожелательным. Анненков — немножко gaga[200] (т. е. не дада, не по-русски, — а именно «gaga», galeux[201]), но с проблесками прежнего остроумия и здорового смысла. Тут я не уверен в совершенной благожелательности отзыва, не уверен и в скором его появлении, но думаю, что он согласится и напишет, хотя, м. б., будет сначала капризничать и отвиливать.
Все это, однако, — лишь мои предположения.
С Водовым я завтракал в тот же день, как Вы мне телефонировали. Но ни слова ему о «В<оздушных> п<утях>» не сказал.
По-моему — это правильно. Нужен fait accompli[202], т. е. готовая статья у него на столе. Иначе он скажет, пожалуй, Терапиано, тот обидится, будет история и т. д.
Voili. Решайте сами! И Шику и Анненкову можно написать на редакцию «Р<усской> мысли» (La Pensee russe, 91 rue du Faubourg St-Denis, Paris X).
Крепко жму руку, шлю сердечный привет Софии Михайловне и желаю насладиться Венецией, для меня самым очаровательным местом в мире.
Ваш Г. Адамович
74. Р.Н. Гринберг — Г.В. Адамовичу
29.12.66
Дорогой Георгий Викторович,
Мы так редко пишем друг другу, что не знаешь, с чего начать.
Здоровье? Дух? Пишется ли?
Если судить по себе, то нет возможности ответить односложно. Все с годами так осложнилось, и времени стало меньше. Но скулить — не скулю, а занят сейчас сборами 5 № альманаха «В<оздушные> п<ути>» и прошу Вас принять в нем участие. Наступает 67, юбилейный, год вечнопечальной памяти, и «В<оздушные> п<ути»> должны сказать свое.
Я Вас спрашиваю, что Вы хотите печатать, что Вам кажется «самым главным», что случилось с «глухонемой страной».
Напишите мне поскорей. Сборник предполагается к весне или весной.
Итак, с Новым Годом, дорогой Георгий Викторович, и простите, что не так уж внятен и короток.
Ваш
75. Г.В. Адамович — Р.Н. Гринбергу
Paris, 6/I-1967
Дорогой Роман Николаевич.
Шлю Софии Михайловне и Вам лучшие пожелания к праздникам и Новому году. Спасибо за память и простите, что не написал Вам вовремя.
Относительно «Возд<ушных> путей» и пятидесятилетия революции: я понимаю Ваше желание, чтобы 5-й № был откликом на все тогда случившееся. Но лично мне трудно собрать мысли по этому поводу[203]. Я уже отказался от участия в сборнике Хомякова (Г. Андреева) на эту тему[204]. Столько против, а все-таки есть много и «за»! Если бы я написал статью, то хотел бы свести ее к одной фразе:
«Дай Бог, чтобы никогда больше в России революции не было!» Потому что если будет, то будет и взрыв злобы и мести больше, чем в 1917 году. Ну, об этом разговор был бы долгий.
Могу написать воспоминания об Ахматовой[205] за полвека (и даже больше) знакомства. Но едва ли это Вам подойдет.
Могу написать о Гиппиус[206] (давно хочу это сделать), но не соединяя ее с Ахматовой, а отдельно. Qu’en pensez vous?[207]
Крепко жму руку.
Ваш Г. Адамович
76. Р.Н. Гринберг — Г.В. Адамовичу
11.1.67
Дорогой Георгий Викторович,
Рад Вашему письму: принимайтесь за воспоминания об АА, не откладывая в долгий ящик: мне они очень нужны. О ней только и будет одна Ваша статья, кроме речи неизвестного петербургского жителя «у гроба Анны Ахматовой» — речь ходит в списках, и она «непосредственно оттуда». Места и времени у Вас достаточно, но держите меня «окуран»[208].
О Гиппиус в другой <раз>, хотя о ней или, точнее, ее «неизвестные» стихи буду печатать[209], но это я пишу доверительно.
Вы не должны думать, что мой замысел о «юбилейном» выпуске непременно связан с итогами и вишняками. Самый выход эмигрантского альманаха в этот год и несколько негромких эмигрантских слов вполне достаточно и необходимо. Русские эмигранты оказались одними из самых прозорливых людей этой планеты за все эти 50 лет. Здешние знаменитости, вроде публицистов и историков, не раз так говорили, при этом замечая, что никто их не слушал (это особенно касается рузвельтовскую эпоху <так!>). Значит, все решено. ПИШИТЕ.
Софья Михайловна Вам кланяется.
Георгий Адамович - прозаик, эссеист, поэт, один из ведущих литературных критиков русского зарубежья.Его считали избалованным и капризным, парадоксальным, изменчивым и неожиданным во вкусах и пристрастиях. Он нередко поклонялся тому, что сжигал, его трактовки одних и тех же авторов бывали подчас полярно противоположными... Но не это было главным. В своих лучших и итоговых работах Адамович был подлинным "арбитром вкуса".Одиночество - это условие существования русской литературы в эмиграции. Оторванная от родной почвы, затерянная в иноязычном мире, подвергаемая соблазнам культурной ассимиляции, она взамен обрела самое дорогое - свободу.Критические эссе, посвященные творчеству В.Набокова, Д.Мережковского, И.Бунина, З.Гиппиус, М.Алданова, Б.Зайцева и др., - не только рассуждения о силе, мастерстве, успехах и неудачах писателей русского зарубежья - это и повесть о стойкости людей, в бесприютном одиночестве отстоявших свободу и достоинство творчества.СодержаниеОдиночество и свобода ЭссеМережковский ЭссеШмелев ЭссеБунин ЭссеЕще о Бунине:По поводу "Воспоминаний" ЭссеПо поводу "Темных аллей" Эссе"Освобождение Толстого" ЭссеАлданов ЭссеЗинаида Гиппиус ЭссеРемизов ЭссеБорис Зайцев ЭссеВладимир Набоков ЭссеТэффи ЭссеКуприн ЭссеВячеслав Иванов и Лев Шестов ЭссеТрое (Поплавский, Штейгер, Фельзен)Поплавский ЭссеАнатолий Штейгер ЭссеЮрий Фельзен ЭссеСомнения и надежды Эссе.
Из источников эпистолярного характера следует отметить переписку 1955–1958 гг. между Г. Ивановым и И. Одоевцевой с Г. Адамовичем. Как вышло так, что теснейшая дружба, насчитывающая двадцать пять лет, сменилась пятнадцатилетней враждой? Что было настоящей причиной? Обоюдная зависть, — у одного к творческим успехам, у другого — к житейским? Об этом можно только догадываться, судя по второстепенным признакам: по намекам, отдельным интонациям писем. Или все-таки действительно главной причиной стало внезапное несходство политических убеждений?..Примирение Г.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Из книги Диаспора : Новые материалы. Выпуск V. «ВЕРНОЙ ДРУЖБЕ ГЛУБОКИЙ ПОКЛОН» . Письма Георгия Адамовича Ирине Одоевцевой (1958-1965). С. 558-608.
В издании впервые собраны основные довоенные работы поэта, эссеиста и критика Георгия Викторовича Адамовича (1892–1972), публиковавшиеся в самой известной газете русского зарубежья — парижских «Последних новостях» — с 1928 по 1940 год.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».