Погоня за радугой - [8]

— А что я? — Стейси не была готова к вопросу.

— Разве мы с тобой часто беседовали до сих пор?

— Нет. Нечасто. Ты ведь уделял все внимание Лоле.

— Вот видишь. — Он выглядел странно удовлетворенным. — Расскажи о себе.

Она смешалась. Так просто рассказывать о себе человеку, на которого еще утром была жутко зла… Стейси уставилась в вазочку с мороженым: малиновое уже совсем растаяло.

— Ну, ты знаешь, что я художница. Начинающая. И сама не знаю, талантливая ли. — Она улыбнулась. — У меня еще не было ни одной выставки, я за свою жизнь продала пятнадцать работ, а хотелось бы больше. И я этого добьюсь. Я рисую, сколько себя помню. Ты же видел.

— Да, и мне понравилось.

Стейси уставилась на него во все глаза.

— Когда я преподнесла тебе твой портрет, ты сказал, что большей жути в жизни не видел!

Портрет был подарком на помолвку с Лолой. Сестра всегда восхищалась работами Стейси, так что с ее стороны в отличие от жениха все было нормально.

— Ну, я просто был удивлен, что ты подарила мне портрет.

Стейси прищурилась.

— И потому обозвал его «Ковбой поит коня», пока я не сказала тебе, что это?

— Гм. — Дэвид уставился в сторону. — Каждый из нас может ошибиться.

— По-моему, сейчас ты просто стараешься заслужить мое доброе расположение.

— А если и так? Тебе что, неприятно?

Это было уже в стиле старого доброго Грэма. Стейси фыркнула.

— Не старайся.

— Моя цель недостижима?

— Тебе придется всю жизнь на это потратить.

— Я готов пойти на подобную жертву.

— Я не ацтекская богиня, чтобы мне приносили жертвы. Так что обойдемся без этого.

— Хорошо-хорошо. А за портрет извини. Я мало понимаю в искусстве.

— Это заметно.

Но настроение у нее улучшилось. Дэвид казался ей знакомым и незнакомым одновременно. Не то чтобы раньше она много общалась с ним, но все же… Здесь, в Беркли, он эмоционально другой. Как художница, которая привыкла выкладывать эмоции на холст, ничем их не подслащал, Стейси умела хорошо чувствовать. Дэвид казался гораздо спокойнее и рассудительнее, чем раньше. И у него появился этот слегка ироничный тон, когда непонятно, шутит он или всерьез говорит. Раньше он тоже был, но немного другой, более резкий. А теперь смягчился.

Стейси пришлось напомнить себе, что она здесь не затем, чтобы оценивать душевные качества Грэма Райта. Это дело Лолы. Сестра собралась замуж за этого человека, пусть и разбирается в его противоречивой душе. Но с учетом открывшихся обстоятельств у Стейси возникли вопросы.

— Я хочу спросить тебя о Лоле.

— Да? — Он заметно напрягся.

— Ты ни словом не обмолвился о Беркли. А Лола еще не закончила колледж. Ты преподаешь здесь, дом твой тоже здесь. И где именно вы будете жить?

— Предполагалось, что мы решим это после свадьбы, — выкрутился Дэвид.

— А до — никак нельзя? Я хотела бы знать, как ты намерен поступить с моей сестрой.

— Ты и в шестьдесят лет будешь ее контролировать? Мы разберемся.

Прозвучало это достаточно сухо, как будто Дэвиду надоели вопросы. Какие бы то ни было вообще.

Стейси слегка покраснела.

— Хорошо. Я лезу не в свое дело. Так бы сразу и сказал.

— Послушай, ты влезла не в свое дело, уже приехав сюда. Давай не будем осложнять ситуацию. Я не хочу с тобой ругаться. — Дэвид бросил взгляд на часы. — Так. Мне пора.

— Я с тобой.

— Нет. — Он покачал головой. — У меня заседание кафедры, а вечером планы, и я не могу это отменить.

Если у него тут другая женщина, то я его просто убью.

— Не беспокойся, никакой измены Лоле, — словно прочитал ее мысли Дэвид. — Но тебя я взять не могу. Послушай, ты взрослая самостоятельная девушка. Найди себе занятие. А вечером встретимся здесь в половине десятого. Идет?

— У меня есть выбор?

— Боюсь, что нет. Но слово я дал, как помнишь. Так что в девять тридцать я буду ждать тебя в этом ресторане.

5

Вечер третьего понедельника каждого месяца после заседания кафедры Дэвид с друзьями проводил в пабе «Альбатрос». Один из старейших пабов в Беркли повидал не одно поколение студентов и преподавателей. Вот и сегодня в темном, обитом деревянными панелями помещении было шумно. Приветствуя знакомых, друзья пробрались к отполированной временем стойке.

— Два «Анкора», «Гиннес», сидр, шахматы и четыре попкорна? — приветствовал их бармен, давно изучивший привычки друзей.

В пабе не было своей кухни, зато за доллар здесь насыпали большое ведро отличного соленого попкорна, которое можно было совершенно бесплатно снова наполнять весь вечер. Дэвид заметил свободный столик, и друзья, захватив шахматы, направились прямо к нему. За соседним столиком компания студентов шумно играла в «Монополию». «Альбатрос» отличался от других пабов тем, что здесь можно было играть в настольные игры — на столах лежали шашки, шахматы, нарды, скрэббл, «Монополия» — все те игры, которые каждый помнит с детства.

Как в гостях у бабушки, подумал Дэвид. Только вот тогда в стаканах пенилось не пиво, а кола.

Мэтью расставил фигуры. Молодые математики играли в собственную версию древней игры, от которой любой гроссмейстер сразу же пришел бы в ужас. На ход давалась одна минута, после каждого хода игроки сдвигались против часовой стрелки. Так что каждый ходил то за белые, то за черные фигуры. Проигравший — тот, кому поставили мат, — платил за пиво. Обычно игра шла весело, сопровождаясь анекдотами и историями из жизни университета, но сегодня Дэвид был непривычно мрачен.