Погоня за панкерой - [14]

И вот я встал, чувствуя себя маленьким мальчиком в рождественское утро: все было отлично, и Джейн все одобрила и заверила своей печатью. И, кстати, позволь мне заметить, мой несуществующий читатель, сидящий где-то там со снисходительной усмешкой на лице – не будь таким самодовольным. Джейн более реальна, чем ты.

Дух прекрасной женщины нельзя закодировать нуклеиновыми кислотами, свернутыми в двойную спираль. Так может думать только заучившийся болван. Я мог бы доказать это строго математически, если бы математика умела что-то доказывать. Но у математики нет никакого внутреннего содержания. Она мало к чему пригодна. В лучшем случае она – очень редко – помогает описывать некоторые аспекты нашей так называемой физической вселенной.

Но это случайный бонус; большинство разделов математики так же бессмысленны, как шахматы.

Я не знаю никаких окончательных ответов. Я – универсальный механик и неплохой математик… но любая из этих специальностей бесполезна, когда пытаешься постичь непостижимое.

Некоторые люди ходят в церковь, чтобы поговорить с Богом, кем бы Он ни был. Когда меня что-то гложет, я общаюсь с Джейн. Я не слышу «голосов», но ответы, что приходят ко мне, для меня столь же бесспорны, как речи любого римского папы ex cathedra. Если, по-вашему, это богохульство, то пусть оно так и будет, я останусь при своем. Джейн всегда была, есть и будет, во веки веков, аминь. Мне выпал бесценный дар прожить с ней восемнадцать лет, и никакая сила ее у меня не отнимет.

Хильды в ванной не было, но моя зубная щетка оказалась влажной. Я улыбнулся, осознав это. Логично, поскольку все микробы, которые я носил в себе, за эту ночь перекочевали к Хильде – а Хильда, несмотря на свою легкомысленную игривость, невероятно практична. Она встречает опасность лицом и не трепещет – как вчера вечером, – но может сказать Gesundheit[25] проснувшемуся вулкану, убегая от потока лавы. Джейн столь же храбра, но в такой ситуации обошлась бы без шуточек. Они похожи друг на друга, разве что в… нет, и даже в этом они не похожи. Разные, но равные. Пусть будет так: судьба благословила меня браком с двумя превосходными женщинами… и дочерью, отец которой считает, что она идеальна.

Я принял душ, побрился и почистил зубы за девять минут, а затем оделся за девять секунд. Просто обернул вокруг талии саронг из махровой ткани, который мне купила Дити – день обещал быть жарким. Эта набедренная повязка была уступкой приличиям, поскольку я недостаточно хорошо знал моего новоиспеченного зятя, чтобы сразу явиться к нему в своем обычном небрежном виде. Возможно, это могло бы оскорбить Дити.

Я явился к столу последним и обнаружил, что все пришли к тому же решению, что и я. Дити носила то, что можно было назвать бикини-минимум – непристойно «пристойная» штука, – а моя невеста красовалась в одеянии из шнурков из коллекции моей дочери. Шнурки эти были явно ей велики, поскольку Хильда крошечная, а вот Дити – нет. Полностью одетым оказался один Зеб: он был в моих старых рабочих шортах и изношенной джинсовой рубашке, конфискованной Дити. И в своих вечерних туфлях. В таком виде он бы не выделялся на улице любого городка американского Запада… если бы не одно обстоятельство: я сложен, точно груша, а Зеб – как Серый Ленсмен[26].

Шорты мои пришлись ему впору – немного болтались, – но рубашка у него на плечах трещала по швам. Видно было, что он чувствует себя в ней некомфортно.

Я постарался проявить радушие и гостеприимство – доброе утро всем, один поцелуй невесте, второй дочери, рукопожатие зятю; хорошая у него рука, мозолистая. После чего предложил:

– Зеб, сними рубашку. Жарко, а будет еще жарче. Расслабься. Это твой дом.

– Спасибо, папа, – и Зеб стянул с себя мою рубашку.

Хильда тут же встала на свой стул, почти сравнявшись ростом с Зебом.

– Я всегда была ярой поборницей за права женщин, – объявила она, – и мое обручальное кольцо – это не кольцо у меня в носу, и, кстати, ты мне его так и не вручил, старый козел.

– А у меня было на это время? Ты получишь его, дорогая – при первой же возможности.

– Оправдания, одни оправдания! Не перебивай меня, когда я произношу речь. Раз коту масленица, то и мышки в пляс! Если вы, мужские шовинистические свиньи, можете одеваться с комфортом, то мы с Дити тоже имеем право! – и тут моя любимая женушка развязала верх своего бикини и швырнула его прочь с грацией стриптизерши.

– «Не пора ли нам подкрепиться! Что на завтрак? – спросил Пух», – процитировал я, возможно, не совсем точно.

Ответа я не получил. Вместо этого Дити в энный раз доказала, что я могу гордиться ею. Многие годы она советовалась со мной, хотя бы молча, взглядом, принимая «стратегические решения». Сейчас она посмотрела не на меня, а на своего мужа. Зеб изобразил Древнее Каменное Лицо, не выразив ни осуждения, ни одобрения. Дити, глядя на него, затем еле заметно пожала плечами, а потом завела руку за спину, что-то там развязала или расстегнула и тоже сбросила верх своего бикини.

– Я спросил: «Что на завтрак»? – повторил я.

– Обжора, – ответила моя дочь. – Вы, мужчины, приняли душ, а мы с тетей Хильдой не имели шанса помыться, потому что боялись разбудить вас, лежебок.