Погоня за «Кайпаном». Злополучный груз - [96]

Вскоре я добираюсь до равнины и приближаюсь к пустынному берегу. Теперь остается лишь зайти в скалистую бухточку, где шлюпка должна была дожидаться беглецов. Я огибаю мыс, заслоняющий бухту от глаз, с замиранием сердца. Берег пуст, но на песке виднеются отпечатки ног. Это вселяет в меня надежду, что мои люди спаслись, но я боюсь радоваться раньше времени.

Ветер крепчает, словно сжалившись над нами, и «Альтаир» набирает ход. Все матросы разделяют мою тревогу. Юнга, племянник Юсуфа, взобрался на фок-мачту и больше часа не спускает глаз с моря. Наконец он кричит, что видит лодку. Вскоре мы тоже замечаем шлюпку, пляшущую на волнах. Шехем машет нам с кормы платком, и тут же рядом с ним возникают двое его спутников, спавших на дне лодки. Четверть часа спустя трое моих матросов ко всеобщей радости оказываются на борту «Альтаира».

Я не буду утомлять читателя рассказом о злоключениях Юсуфа, которого держали в плену свирепые кочевники Салима. Матросы не смогли поведать мне о том, что произошло на равнине, так как бежали, пока бандиты выкапывали товар. Юсуф заметил на борту баркаса Османо несколько ружей, не подозревая, что Реис приготовил оружие в ожидании моего появления. Турок боялся, что мы нагрянем за шаррасом, и спешил закончить погрузку. Добравшись до лодки, беглецы услышали вдали выстрелы и догадались о стычке с таможней.

Позже я узнал, что Реис поставил на страже двух бедуинов, те заметили прячущихся за дюнами людей и открыли по ним огонь. Таможенники окружили бандитов, и они сдались, когда поняли свою оплошность. Двое бедуинов были ранены, но никто из таможенников, к счастью, не пострадал. Если бы это случилось, Реису грозила бы виселица, но его и так ждет суровый приговор из-за того, что он оказал сопротивление властям. Впоследствии я расскажу о печальной участи главаря банды.

Оказавшись на морском просторе, я пытаюсь отогнать от себя кошмарные воспоминания о последних днях.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I Проба

В то время как мы огибаем мыс Рас-Бир, на нас обрушивается обжигающий хамсин. Берег, где вот-вот должны показаться первые дома Обока, скрывается за песчаной завесой, и густой красный туман окутывает судно.

Мои люди встречают знакомый ветер проклятиями, но в них слышится скорее удовлетворение, нежели раздражение: свирепый хамсин, бич чужеземцев, для них — принадлежность родного края, и они привыкли к нему с детства. Я тоже отношусь к урагану, разбушевавшемуся в честь нашего возвращения, вполне терпимо, ибо он напоминает мне о коротких передышках между рейсами, проведенными в Обоке, в кругу семьи. В теплые вечера, когда наш дом сотрясался от ветра, я предавался воспоминаниям о недавнем плавании и обдумывал новое путешествие под звуки пианино, на котором играла моя жена.

Чтобы побыстрее обогнуть мыс, мы приблизились к скалам, но из-за тумана приходится отойти от них. Когда наконец проясняется, мы находимся далеко от берега, и яростный хамсин сменяется умеренным бризом, дующим со стороны Обока. Мы спускаем паруса и включаем двигатель, чтобы преодолеть встречный ветер.

Ночью мы наконец становимся на рейд. В ожидании новостей из дома меня, как обычно, не покидает тревога. Одени подплывает к паруснику в маленькой лодке и еще издали кричит, что все в порядке.

Моя жена и две дочери встречают меня на берегу. Меня поражает их измученный вид, и я принимаю решение отвезти их в Эфиопию, в небольшую хижину, где мы сможем укрыться в летнее время от жары.

На следующий день я сажаю жену и троих детей (Даниэлю всего несколько месяцев) на судно, и мы отплываем в Джибути.

Мой приезд не возбуждает ни у кого любопытства. Мэрилл подтверждает, что, по всей видимости, история с шаррасом, которая поначалу будоражила греческую колонию, уже забылась. Он сообщает мне, что Троханис вернулся из Эфиопии и уехал обратно в Египет. Судя по дате его отъезда, он должен был прибыть в Каир за несколько дней до того, как Реис отправился за остатком товара, и, вероятно, приложил руку к аресту своих бывших сообщников. Действительно, впоследствии я узнал, что начальник пограничного гарнизона, давнишний приятель Реиса, был внезапно отозван в Каир как раз накануне операции. Его заместитель — лейтенант, у которого не было причин церемониться с другом своего начальника, воспользовался отсутствием командира, чтобы выдвинуться. Никто, кроме Троханиса, не знал о связях Реиса с этим офицером. Внезапный отъезд Троханиса в Джибути и то, что он даже не зашел к Мэриллу, которого называл своим другом, наводит меня на мысль, что проклятый грек опять что-то затевает.

Мы отправляемся всей семьей на поезде в Дыре-Дауа и после десятичасового утомительного путешествия прибываем на место назначения. Однако свежий ветерок, столь непривычный после пекла Обока, заставляет позабыть об усталости и возвращает нас к жизни.

В тот же вечер я навещаю Киссонергиса. Он заверяет меня, что мой товар в целости и сохранности, и хочет, чтобы я убедился в этом собственными глазами. Мы идем в сарай, где я с удовольствием созерцаю груды тюков, громоздящихся до самой крыши.

Киссонергис выглядит смущенным. Мой вопрос о том, какие слухи ходят о товаре в греческих кофейнях, приводят его в замешательство. Сначала он говорит, что никто не интересовался, но, чувствуя, насколько неубедительно это звучит, сообщает, что служащий эфиопской таможни, австриец по имени Новак, кажется, догадался об истинном характере груза. Но Киссонергису удалось замять дело, пригласив таможенника на аперитив. Я отвечаю, что его молчание стоит гораздо дороже.