Погоня за «Кайпаном». Злополучный груз - [110]

Бедняга Возикис теряет дар речи и смотрит на меня, разинув рот. Наконец он читает письмо и сконфуженно бормочет:

— Ах, отлично, отлично… В таком случае я рад вам услужить…

— Я в этом не сомневаюсь, дорогой господин Возикис, и надеюсь, что смогу получить вагон сегодня в два часа дня.

С этими словами я кладу ему под промокашку купюру в десять талеров. Грек озирается по сторонам и, убедившись, что за нами никто не наблюдает, отвечает мне благодарной улыбкой. Нагнувшись к нему, я шепчу ему на ухо:

— Если вагон будет прицеплен завтра к утреннему пассажирскому поезду, вы получите еще сто талеров.

Сияющий взгляд Возикиса свидетельствует, что он всецело на моей стороне.

XIV Минута молчания

Явившись в таможню, я сталкиваюсь с Нассером, который только что вернулся с охоты из-за якобы разыгравшейся мигрени. Я вижу, что он с трудом скрывает свою досаду, и понимаю, что приобрел в его лице лютого врага.

Тяжелая дверь склада открывается, и моему взору предстают заветные мешки с шаррасом. Глядя на них, я снова представляю заснеженные вершины Гималаев и ледники, преграждающие путь в таинственный Тибет — сказочную страну, колыбель человеческой цивилизации. Меня охватывает сильное волнение, и на миг я забываю об окружающем мире.

Я вижу, что к товару никто не прикасался, но для полной уверенности открываю несколько мешков. Зафиро следит за моими действиями с изменившимся лицом. Он ощупывает товар со знанием дела, и я замечаю алчный блеск в его глазах. Он бросает в мой адрес ядовитую реплику по поводу удачи, сопутствующей мне благодаря поддержке миссии.

Задетый намеком, скрытым в его словах, я отвечаю:

— Французский посол защищал не мои личные интересы, а интересы гражданина Франции, которого хотели ограбить самым бесчестным образом…

— И который, как я полагаю, — усмехается Зафиро, — сумеет отблагодарить посла за услуги…

Услышав эти слова, я, не раздумывая, даю греку пощечину. Зафиро, не ожидавший столь бурной реакции, теряет равновесие и опускается на стоящую позади него ручную тележку, а его шлем отлетает далеко в сторону. Лекюйер тотчас же бросается к нам, решив, что сейчас начнется драка. Зафиро поднимается с побагровевшим лицом и говорит мне, задыхаясь от гнева:

— Я это так не оставлю, сударь. Вы узнаете, каково поднимать руку на британского подданного — представителя королевской власти.

— Вы не англичанин и представляете интересы вашего земляка Троханиса, — отвечаю я.

Лекюйер, посмеиваясь исподтишка, помогает Зафиро стряхнуть пыль с куртки и утешает его отеческим тоном:

— Успокойтесь, Зафиро, вы не правы. Вы не должны были оскорблять французского посла, и, если бы де Монфрейд не вступился за его честь, мне пришлось бы самому это сделать…

К счастью, происшествие произошло в тот момент, когда Нассер и эфиопский посланец вышли отдать распоряжение грузчикам. Вернувшись, они видят, как Зафиро чистит свой костюм.

— Вы упали, господин Зафиро? — осведомляется Нассер.

— Ничего страшного, я просто не заметил этой тележки…

Признаться, меня удивляет, что грек проглотил обиду. Возможно, он лелеет какой-то тайный план, который даст ему возможность отыграться, когда придет время.

Погрузив товар на тележки, кули везут его на вокзал, а мы следуем за ними по пятам. Наше шествие напоминает похоронную процессию: все хранят молчание, Нассер идет, опустив голову, между эфиопом и Зафиро, который уже оправился от потрясения и шествует с гордым видом.

Когда мы подходим к вокзалу, Зафиро осведомляется у Лекюйера с плохо скрытой иронией:

— Я надеюсь, что господин де Монфрейд позаботился о вагоне? Говорят, это сейчас редкость…

Я указываю ему на пустой вагон. Возле него Возикис спорит с каким-то греком; я не понимаю, о чем идет речь, но Зафиро тут же переводит мне их слова с довольным видом:

— Вам дали вагон устаревшего образца, он не сможет выдержать большой скорости, и поэтому его нельзя прицепить к пассажирскому поезду.

— Не беда, — отвечаю я, — главное — погрузить товар.

Затем я обращаюсь к Возикису, отчитывающему служащего, подсунувшего мне старый вагон:

— Не волнуйтесь, пусть подают вагон, а дальше мы посмотрим. Нужно немедленно погрузить товар.

Мои слова немного успокаивают грека, который боится лишиться обещанных ста талеров.

После того как последний из мешков оказывается в вагоне, трое представителей власти достают сургуч и опечатывают дверь. Церемония проходит при гробовом молчании. Затем я отвожу Возикиса в сторону и говорю ему:

— Завтра, без лишних слов, вы прицепите вагон перед самым отходом поезда. Впрочем, я попрошу господина Ларивьера сделать соответствующее предписание.

Час спустя, получив багажную квитанцию, я вижу, что кто-то зачеркнул написанное мной слово «шаррас» и вписал вместо него «гашиш», подчеркнув роковое слово двойной чертой. Я тщетно обиваю пороги служб, чтобы выправить документ согласно предыдущим декларациям. Это доставит мне в Джибути множество неприятностей.

Наконец я прихожу к диспетчеру господину Дюбуске, служившему раньше на северной железной дороге. Он раздосадован своим переводом на линию местного сообщения, расценивая это, как понижение в должности. Глядя на меня своими выпученными, налитыми кровью глазами, диспетчер заявляет, что самолично изменил название моего товара не со злым умыслом, а исключительно ради точности. Дюбуске — честный, неспособный на подлость человек, и я не могу поверить, что он действовал в корыстных целях.