Погоня - [13]

— Как же вы такие праздники закатываете, если денег в бюджете нет? Даже фейерверк засобачили...

— Мамке спасибо! Папка поначалу и слышать не хотел, какой еще юбилей, пир во время чумы! Народ дразнить! Но мамка на дыбы встала — вынь да положь. Накупила добра — надо людям показывать, не в уборную же ей в бирюльках ходить. Эх, чует мое сердце, после этого праздника мы всю зиму без тепла куковать будем.

...Гвоздем концерта были пятнадцать гимнов Магадану, сочиненные магаданским композитором. Глядя на обрюзгшую оперную певицу, Плохиш зевнул.

— А как у вас насчет шкурок? — поинтересовался он.

— Каких шкурок? — не понял чиновник.

— Ну, телок. Есть они тут, нет? Или вам мамка мутиться запрещает?

— Этого добра навалом! — заверил чиновник. — Половина девок магаданских этим промышляет — жить-то надо. Я, правда, сам не специалист по этой части, — поспешно прибавил он. — Семья у меня, и зарплату уже полгода задерживают. Но объявлений во всех газетах полно. Да вам в гостинице должны были предлагать. Они обычно сами телефоны обрывают. К нам люди приезжают из других городов жалуются, что спать не дают. И звонят, и стучат, только что не насилуют.

— А мне никто не звонил, — нахмурился Плохиш. — Опять, что ли, меня кинули?

— А ты где остановился, в «Сопках»? Что ж ты хочешь, это папкина гостиница. Проституткам туда под страхом смерти соваться нельзя, милиция кругом.

Уральскую делегацию разместили в разных местах: Плохиш, в числе особо приближенных, попал в гостиницу областной администрации, с коврами на лестницах и горячей водой в номерах. Прочих засунули в грязный отель на отшибе.

— Блин! — выругался Плохиш. — Где же шкур добыть? Неделю уже без баб, терпежу нет, скоро собак ловить начнем.

— Не надо было в блатные лезть, — посмеивался чиновник. — Другую гостиницу девки уже небось штурмом берут...

— Постой! — спохватился Плохиш. — Так ведь туда Топора расквартировали! Точно?

— А я и не знаю, — пожал плечами Топорков. — Мы ж прямо с самолета к тебе поехали. Я и вещи свои у тебя оставил, думал, потом заберу...

После того как из штаба Лисецкого было изгнано «русское крыло» ввиду нежелательности упреков в национализме, Топорков остался не у дел. Он считал себя крупным идеологом, но в другие избирательные штабы его не брали даже корректором, и Топорков вскоре запросился назад, на любую работу. Его углядел Плохиш, которого Лисецкий включил в состав делегации без особой надобности, забавляясь его выходками и грубыми шутками. Ангажированный развлекать губернатора, Плохиш сам не мог обходиться без шутов. Топорков, обидчивый, амбициозный и пьющий, подходил на эту роль идеально. Плохиш уговорил губернатора взять Топоркова и теперь держал его при себе.

— Как только объявит перерыв, ты дергай в эту конуру, где вас поселили, — принялся объяснять ему Плохиш. — Найди там пару кисок, только почище, с помойки не подбирай, и вези их ко мне в номер. А я после банкета к вам добавлюсь...

— Что ж мне банкет пропускать? — забеспокоился Топорков. Из-за отсутствия передних зубов он пришепетывал и проглатывал часть звуков, а когда волновался, то говорил и вовсе невнятно.

— Да тебя все равно туда не приглашали!

— Я думал, с тобой проскочу...

— Не надо за чужой счет понтоваться, — внушительно заметил Плохиш и повернулся к чиновнику: — Сколько у вас телки просят?

— Дорого! Долларов по пятьдесят за ночь! Минимум.

— По пятьдесят за ночь?! — не поверил своим ушам Плохиш. — Наши за час сотку ломят! Надо к вам перебираться. Топор, братан, вот тебе на пойло и хавчик купи... Только не шикуй!

— Маловато будет, — заметил Топорков, принимая деньги.

— Ты что сюда жрать приехал?

— А вдруг девчонки вперед попросят?

— А ты не давай! Скажи, друг придет, всем заплатит. — Подозрительный Плохиш хотел быть уверенным, что лучший экземпляр достанется именно ему. — Ты им за-место бабок стихи прочти, ты же много стихов знаешь. На Чукотке по пьянке ты мне какую-то шнягу задвигал, забыл уже?

— Это не шняга! Это поэма моего сочинения.

— Да ладно, не гоношись, — примирительно хлопнул его по плечу Плохиш. — Путевая поэма. Только больно длинная, уши вянут.

Плохиш столь бесцеремонно обращался с Топорковым не потому, что был таким уж неотесанным грубияном, просто ему нравилось доводить Топоркова до белого каления, когда тот лез в бутылку, грозил порвать с Плохишом все отношения и улететь назад, в Москву. Улететь он, конечно, не мог за неимением денег, и оттого его гордость ужасно страдала. Мать Топоркова служила когда-то домработницей у Пастернака. На этом основании он считал себя потомственным интеллигентом и артистической натурой. Плохиша он в глубине души ненавидел, но, кроме Плохиша, ему никто не наливал.

***

На банкете магаданские чиновники пили много, плясали, братались и пели песни — словом, гуляли, будто в ожидании скорого конца света. Надо признать, с учетом их долгов перед энергетиками у них были к тому основания. Нагрузились все, включая магаданского губернатора. Когда раздались первые залпы праздничного фейерверка, толпа с криками высыпала на улицу и на балконы. Магаданский губернатор обнял Лисецкого за шею и удержал за столом.