Поглупевший от любви - [80]

— Вижу, — тихо сказал Дарби и, сев рядом, кивнул лакею, который закрыл дверцу. Экипаж возобновил свой медленный, успокаивающий ритм. — Я решил присоединиться к вам, на случай если Генриетте понадобится помощь. Надеюсь, вы приятно провели время?

Что-то в манере Джози сосать большой палец, упорно уставясь на туфельки, возбудило в нем подозрения.

— Все было хорошо, не так ли? Она не ответила.

— Джози!…

Наконец младшая сестра снова вынула палец изо рта и объявила:

— Я могу звать ее Генриетта, потому что она вышла за моего брата.

— Прекрасно, — кивнул Дарби.

— У нее горячий нрав, — равнодушно заметила Джози. — Смотри.

Она показала на маленькие лампы, прикрепленные к стенкам экипажа. Дарби присмотрелся, не заметил ничего особенного, но Джози с нескрываемым удовлетворением взирала на абажур. Возможно, несчастный абажур подвергся неожиданной атаке.

Что же, Дарби не привыкать. Его мать бросалась ростбифом. Вероятно, рано или поздно он сумеет свыкнуться с летающими абажурами.

Джози казалась совершенно невозмутимой. Похоже, каждый устроенный ею скандал доставлял ей несказанное удовольствие. Он смутно помнил, что она присутствовала на том рождественском ужине… да-да, в какой-то момент ее позвали вниз. Но была она там, когда его мачеха швырнула супницей в викария? Во всяком случае, реакция отца была вполне предсказуема. Он даже с места не встал и равнодушно бросил жене:

— Черт меня возьми, если на этот раз ты не перегнула палку.

Дарби решил, что может выработать в себе такое же отношение к поступкам жены. Кроме того, теперь, когда он пробыл в экипаже достаточно времени, неприятный запах почти не ощущался. А тут еще несколько прядей волос Генриетты вырвались из сетки, и она выглядела непривычно растрепанной. Это напомнило ему, что всякое путешествие имеет свой конец. А концом этого будет брачная ночь.

Веки Джози отяжелели, и Дарби предположил, что девочка вот-вот заснет. Немного поколебавшись, он осторожно взял на руки Аннабел и уложил в корзину, поверх белья. Корзина оказалась словно предназначенной для этой цели: ребенок даже не пошевелился. Потом Дарби сел рядом с женой и положил ее голову себе на плечо.

Она приоткрыла глаза, непонимающе взглянула на него, пробормотала: «Я предупреждала тебя» — и снова погрузилась в сон.

Дарби оставалось только наблюдать, как засыпает Джози. Когда малышка громко засопела, он решил доставить себе удовольствие и снять маленькую сетку, удерживавшую волосы Генриетты. Медленно-медленно, по одной, он стал вытаскивать те шпильки, до которых мог дотянуться. Неудивительно, что ее волосы казались такими послушными! Она втыкала в них куда больше шпилек, чем, по его мнению, могло понадобиться женщине. Наконец ему удалось снять сетку и отбросить в сторону. Его жена не будет одеваться как старуха!

Ровно через две минуты он точно понял, почему Генриетта Маклеллан нуждалась в сетке для волос и большем количестве шпилек, чем он обычно видел в лавке галантерейщика. Волосы водопадом упали на плечи, как львиная грива, переливаясь золотом и янтарем. Они не вились: это слово приводило на память кудряшки и маленьких девочек. Они переливались огнем, непокорные и неуправляемые, спускаясь до самой талии. Его пальцы запутались в огромной массе шелка-сырца.

На ней, естественно был дорожный костюм, сшитый без всякого почтения к женскому телу. Он был из толстой ткани, и швы в некоторых местах были неровными. Дарби, желая кое в чем удостовериться, провел рукой по переду костюма, но совершенно ничего не ощутил. Да, он нащупал кое-какие неровности, вероятно, обозначавшие грудь Генриетты, но будь он проклят, если смог определить ее форму. Видение этих холмиков в его ладонях преследовало его в снах.

Пальцы Дарби обвели грубую шерсть лифа. Под этой шерстью скрывались груди цвета тончайшего кремового кружева. Только куда мягче. А на вершинке цвел сосок, темно-розовый, как поздние розы.

Джози всхрапнула во сне, и Дарби застыл. Не слишком это по-джентльменски: ласкать грудь жены в присутствии детей, пусть и спящих. Решая, что делать, он оставил ладонь на теплом изгибе правой руки Генриетты, вернее, на смятой ткани, вероятно, закрывавшей грудь, тут же забыл обо всем и снова стал гладить груди Генриетты, пытаясь определить их форму. Все равно что на ощупь определить очертания фрукта в темноте.

Но руки то и дело натыкались на толстую ткань. Кроме того, он сумел пересчитать все кости в ее корсете, а это означало, что белье на его жене такое же тяжелое и стесняющее, как, вероятно, было когда-то у его бабушки. Он лениво провел по каждой кости, выступающей сквозь слои смятой шерсти. Неудивительно, что Генриетта держится так прямо. У нее просто нет выхода.

Генриетта со своей стороны слишком наслаждалась, чтобы открыть глаза. Было странно утешительным проснуться и обнаружить, что длинные пальцы Дарби танцуют на ее грудях, то и дело оглаживая их.

Она слегка вздрогнула, но не пошевелилась, боясь, что выдаст себя. Даже сквозь слои шерсти, корсетной ткани и полотна ее тело ощущало прикосновения его ладоней.

Похоже, он стал ощупывать ее корсет.

Веки Генриетты затрепетали и почти приподнялись. Ее так и подмывало спросить, что он делает. Но голова приятно кружилась, и при мысли о том, что его пальцы скользят по лифу дорожного костюма, сердце бешено заколотилось. Отзвуки этого биения спускались все ниже и ниже, к развилке между бедер. Он будто проводил рукой по поверхности воды, тогда как она находилась чуть ниже этой поверхности. Груди покалывало, точно они молили о его прикосновении.