Поглотитель - [10]

– Папа, ты сегодня умрёшь?

– Да. Но это не так уж плохо, сынок. Не надо воспринимать это как что-то непреодолимое. Смерть приходит всегда, но мы выбираем как и когда. Посмотри на этот мир, Гаинг. Что ты видишь? Для чего ты тут? Мы убиваем животных, рубим деревья, загрязняем планету. И для чего? Чтоб просто существовать? Мы опустились слишком низко, сынок. Любой Галсановец свободен, может жить в своё удовольствие. А что делать другим животным, которых осталось мало? Они не могут прокормить себя, они не могут спасти себя. Они боятся, что их убьют. Я не хочу нарушать нашу клятву, мы всегда будем помогать выживать любому нуждающемуся существу. Им надо есть и едят они мясо.

– Ты принесёшь себя в жертву, папа?

– Нет. Это не жертва. Это минимальное, что я могу сделать, чтоб хоть как-нибудь компенсировать изобретение, сгубившее целую планету. А может и не одну. Мы изобрели зло, теперь надо всю оставшуюся жизнь творить добро. Это у нас в крови.

– Но почему ты и почему надо спасать Лизонавта?

– Потому, что я люблю жизнь, а значит и Лизонавт её любит и хочет жить. Их осталось мало, и едят они плоть. А на сегодня не нашли ничего мясного, но кормить его надо. Давать ему что-то кроме мяса мы не станем. Зачем мучить животное?

Снаружи сквозь шум ветра послышался гул двигателей. Сын с отцом переглянулись, оба поняли, что сейчас произойдёт. Привезли клетку с Лизонавтом.

– Папа, не иди, я прошу, – начал просить Гаинг. Галмор гневно посмотрел на сына и встал со стула.

– Я дам тебе последний урок, сынок. Никогда не ставь себя выше существа, которое никому не принесло вреда. Это стыдно и унизительно.

Он сделал паузу. Лицо переполняла обида, будто его собственный сын предал его, разорвав самое святое.

– Ты можешь помочь мне, сынок, – мягче сказал Галмор, и протянул сыну острый нож, – я хочу, чтоб это сделал ты. Тогда я буду знать, что ты всё понял, и будешь соблюдать порядки нашего существования.

На глазах Гаинга выступили слёзы. Он протянул руку и взял нож.

– Они оставят клетку тут, кормить его будешь раз в день. Меня хватит дня на три. К этому времени остальные что-то придумают.

Галмор открыл дверь и в деревянный домик ворвался ветер, заставив плясать их тонкие накидки. Отец прикрыл лицо рукой и вышел. Сын выбежал за ним, косо поглядывая на нож в руке.

– Почему не отвести Лизонавта на другую планету, где много мяса? – кричал Гаинг, перекрикивая рёв двигателей. Над ними в пятидесяти метрах парил звездолёт, клетку с диким животным опустили лебёдкой почти к самой земле.

– Мы не можем нарушать его права на жизнь, – кричал отец, – он тут родился, значит, так было суждено. Нельзя лишать его родного дома. А то, что он в клетке, это не так уж плохо. Он знает, что еду и воду ему принесут.

Гаинг посмотрел на выглядывавшего из кабины пилота в синей каске и показал ему большой палец. Звездолёт поднялся, шум убывал. Клетка стояла на земле. С трёх сторон было стекло и с одной решётка. По дну клетки рассыпана земля и рассажены растения. Внешне существо очень напоминало медведя. Если бы эту картину видел Михаил Варев, он удивился бы светло-зелёной окраске животного.

– Стёкла и земля, чтоб зверю было комфортней, да папа?

Галмор посмотрел на сына, взгляд излучал гордость.

– Да. Ты учишься на глазах. Ты готов, сынок. Давай, не мучай зверя и меня. Я устал от этого мучительного существования, а зверь голодный.

– Да, папа.

Два Галсановца у входа в пещеру смотрели, как Гаинг нанёс отцу смертельный удар в спину.

Михаил Варев очнулся. Его окружала кромешная темнота. Когда он понял, что портал закрыли, оставив его тут, он потерял сознание. Сейчас он прислушивался к окружающим звукам. Заглох один из генераторных двигателей, второй ещё работал. Чернота не повредила его. Михаил на ощупь нашёл фонарик в кармане костюма и включил его. Щёлк. Темнота. Щёлк. Ничего. Скафандр герметичный и в шлеме остался чистый воздух. Михаил поднёс фонарик к шлему, так, что он упёрся стеклом в купол на голове. Щёлк. Его ослепил свет, от неожиданности фонарик выпал из рук. Снова полнейшая темнота. Он обшарил вокруг, нашёл фонарь и снова поднёс его к скафандру. Медленно приближая к лицу. Ближе. Темно. Ближе. Темно. Ещё ближе. Снова темно. Когда фонарик коснулся стекла, яркий свет ослепил его.

Что за бред? Эта чернота абсолютно не пропускает свет, как мазут.

Он подумал, что вещество плотное, но не ощущал этого.

Газообразное.

Ситуация не самая приятная. Он сидел на полу в темноте в чужом мире, один. К тому же кислород был на исходе.

– И расскажите мне потом, как вам хреново на работе, – сказал он сам себе.

Миша поднялся на ноги и поплёлся в сторону, откуда исходил шум генератора. Он засунул фонарик в карман. Руки вытянутые вперёд позволяли ему не удариться о что-либо. Он медленно шёл, стараясь найти выход из ситуации. Внезапно он увидел сверху звезду. Одну, три, пять. Они стояли вряд. Звёзды меняли форму, словно плыли в пространстве. Михаила осенило.

Это же свет от прожектора!

Он видел свет, которого становилось всё больше. Между ним и прожектором плыли чёрные куски материи, они становились всё реже. Михаил ощутил себя в бассейне, в который налили мутную воду. Эти куски грязи плавали вокруг. Он достал фонарь и посветил вверх. Свет фонаря шёл прерывисто, будто он держал в руке гидрант с распыляющей насадкой. В свете фонаря он увидел как чёрные кляксы, заполнявшие помещение, плыли в сторону. Постепенно помещение становилось видимым. Он уже мог заметить очертания круга света от фонаря на потолке. Михаил пошёл в сторону, куда уносилась чёрная масса. Там был выход на поверхность. Тот самый выход, у основания которого лежало тело Евгения. Миша заметил это в свете фонаря и подбежал посмотреть, что с ним. Женя не дышал, шлем был разбит, а лицо похоже на пирог, который случайно уронили на пол. Михаил посмотрел вверх. Чёрная масса, что была в помещении, улетучивалась к тому месту, где он недавно орудовал перфоратором. Шаг за шагом он поднимался по ступенькам, вглядываясь вперёд. Он дошёл до завала. Вот то самое место, где осталось отверстие. В него теперь можно было просунуть руку.