Погибшая леди - [29]

Когда несчастья, одно за другим, стали преследовать их с мужем, она еще ухитрялась сохранять свое всегдашнее самообладание. Ни у кого ничего не просила и ничего не принимала. С жителями городка она держала себя по-прежнему: непринужденно, любезно и с полным безразличием. Все ее друзья давным-давно разъехались, остались только судья Помрой и доктор Деннисон. Если к ней заглядывал кто-нибудь из городских дам, она принимала их в гостиной, вела с ними беззаботную беседу, улыбалась, но никому не удавалось пробиться сквозь эту беззаботность и вызвать миссис Форрестер на откровенность. Собираясь навестить ее, все, как и прежде, считали себя обязанными надеть самое нарядное платье и захватить визитную карточку.

Но теперь, когда капитан был прикован к постели и совсем не мог двигаться, все переменилось. Миссис Форрестер уже не удавалось держать любопытных на расстоянии. Городские дамы приносили больному супы и разные кремы. Они приходили дежурить возле него по ночам, и тогда миссис Форрестер бросала дом на них. Она выбилась из сил и была так утомлена, что все происходящее вокруг ее не трогало. Наконец-то наступил час торжества для таких, как миссис Бизли и Молли Таккер. Они хозяйничали на кухне миссис Форрестер, как привыкли хозяйничать друг у друга. Перерывали ее шкафы в поисках чистых простыней, с любопытством обследовали чердак и погреб, сновали, словно муравьи, по всему дому — по дому, в котором прежде они нигде, кроме гостиной, не бывали. И пришли к заключению, что все эти годы их попросту дурачили. Ничего особенного в доме Форрестеров не было! Кухня неудобная, из раковины пахнет. Ковры потерты, портьеры выцвели, а несуразную старомодную мебель никто из них и даром не взял бы. О комнатах для гостей наверху и говорить нечего — там только пыль да паутина.

Судья Помрой признался своему племяннику, что с трудом узнает здешних дам, встречаясь с ними в доме Форрестеров, — так они небывало оживлены, так довольны собой, так преисполнены сознанием собственной важности. Болезнь капитана всколыхнула жизнь городка, словно учреждение нового клуба или церковной общины. Дамы смелели все больше и больше, и было ясно, что миссис Форрестер не в силах им противостоять. Она делала все, что требовалось на кухне, спала почти не раздеваясь в одной из верхних комнат и спасалась только черным кофе и бренди. Прежняя ее выдержка изменила ей окончательно. Теперь ее ничто не занимало.

Сталкиваясь в подъездной аллее с дамами, шествовавшими к Форрестерам или обратно, Нил иногда слышал обрывки их разговоров.

— Почему бы ей не продать часть серебра? На что ей все эти супницы и соусники? За столько-то лет они и потускнели, и вид потеряли.

— Я не отказалась бы кое от какого ее столового белья. Наверху целый сундук камчатного полотна, так из каждой скатерти свободно выйдет две. А сколько у них бокалов для вина, видели? Да поверьте, в наших двух городских салунах столько не наберется! Если после его смерти она устроит распродажу, я, пожалуй, куплю дюжину бокалов для шампанского, пригодятся, чтобы подавать шербет.

— Да у нее девять дюжин разных бокалов и стаканов, считая те, что для пива и для виски, — заявила Молли Таккер. — Если она будет продавать, я не прочь купить парочку тех зеленых на длинных ножках, пусть стоят на каминной полке. Только все их ей никогда не продать, разве что салуны соблазнятся.

Мать Эда Элиота засмеялась.

— До тех пор, пока у нее есть что в них наливать, она их и продавать не станет.

— Когда-нибудь и погреб опустеет.

— Ну, для таких, как она, всегда найдутся охотники раздобыть спиртное. Ведь как я к ним ни приду, от нее всегда попахивает. А тут на днях прихожу вечером попозже, а она на коленях моет пол в кухне. Глаза стеклянные. И вот все трет и трет одно и то же место возле ящика со льдом. Я даже испугалась. «Миссис Форрестер, — говорю, — да вы тут уж который раз моете!»

— Ну и что она? Растерялась?

— Ничуть не бывало! Засмеялась и говорит: «У меня теперь часто туман в голове!»

Собеседницы миссис Элиот тоже засмеялись и согласились, что выражение «туман в голове» подходит к миссис Форрестер как нельзя лучше.

Нил рассказал об этом разговоре судье.

— Дядя, — заявил он, — просто не представляю, как я могу уехать в Бостон и бросить Форрестеров. Пожалуй, я прерву на год занятия и побуду с ними. Перееду в их дом и положу конец этим сплетням. Вы бы не могли на несколько недель переселиться в гостиницу и уступить мне на это время Черного Тома? Если он мне поможет, я быстро расправлюсь с этими кумушками, пусть убираются восвояси.

Так без лишнего шума сразу и сделали. Тома приставили к кухне, а Нил принялся ухаживать за капитаном. Дамам-помощницам было твердо заявлено: они очень добры, но больше больному ничего не нужно. Доктор сказал, что капитану необходим полный покой, навещать больного нельзя.

Когда в доме наступила тишина и порядок, миссис Форрестер легла в постель и проспала почти целую неделю. Да и капитану стало лучше. Если он чувствовал себя неплохо, его усаживали в кресло на колесах и вывозили в сад погреться на сентябрьском солнце и полюбоваться отцветающими розами.