Поэзия народов Кавказа в переводах Беллы Ахмадулиной - [34]

Все правила детей

Я соблюдал затем,

Чтоб матери моей

Дарить печаль и муку.

О, если бы я мог —

Утратой всей судьбы —

Добыть ее лицо,

Отобранное тьмою.

Но высоко летят

И там седым-седы

Крыла души ее,

Парящей надо мною.

Ах, как бы я хотел

По кругу бытия

Вернуться в те края,

Где всё — добро и польза.

Но не ребенок я,

А лишь ребячлив я.

Ах, как бы я хотел…

Да, видно, поздно… поздно…

1967

ЖАЖДА

Вот девушка в окно на сад глядит,

И сад в окно на девушку глядит,

И мчится всадник, и земля летит

Из-под копыт его коня.

— Тит! Тит! —

Так девушка собаку понукает,

Всеобщему веселью помогает

Петух, вознесший на плетень крыла.

И радость девушки, как роза, расцвела.

Измучен жаждой всадник молодой,

И гневается конь его гнедой,

Траву сминая и звеня уздой.

Кувшин наполнив сладкою водой,

Холодною водою ключевою,

Красавица поникла головою:

— Ах, мама, мама, я боюсь беды!

Воды просил он — и не пьет воды.

— Когда томится всадник у ворот,

И жаждет, и кувшина не берёт,

Ненадобно стоять разинув рот,

А надобно, вином наполнить рог, —

Так мать ее корит и поучает,

И девушка в смущенье отвечает:

— Не первый день у нашего крыльца

Томится всадник. Я страшусь отца!

— Отец твой постарел и поседел,

Но всё же не настолько поглупел,

Чтоб не сумел припомнить он теперь,

Как сам он жажду тяжкую терпел.

Давным-давно у моего крылечка,

Ах, как он жаждал, жаждал бесконечно,

И эта жажда весела была,

И роза радости в моём саду цвела!

1967

«Как я желал осилить перевал…»

Как я желал осилить перевал!

Как перевал моей беды желал!

Я бедствовал. Но, словно весть любви,

Следы мои на нежный снег легли.

Я шел сквозь ветер, как сквозь толщь стены,

Но были горячи мои ступни,

И таял под моей ногою снег.

Так я служил рожденью горных рек.

1967

ЗАВЕЩАНИЕ

В одном из абхазских селений

Пригожий, поджарый, столетний

Жил некогда старец на свете.

И вот что он думал о смерти:

— Кончина — еще не причина

Забыть про родимого сына.

И вот что сказал он:

— О мальчик!

Запомни: велик, но обманчив

Избыток воды поднебесной,

Небесной, соленой и пресной.

Как много пролил ее каждый!

Но каждый терзается жаждой;

Коль путнику лакома влага,

Тебе это прибыль и благо.

Поэтому, сын мой, сыночек,

Заботливо пестуй источник.

Струю утруждай жерновами,

А пламя побалуй дровами,

Чтоб весть о рождении хлеба

Простёрлась от пацхи до неба,

Но, правя огнём и водою,

Не спорь с их старинной враждою.

1967

Из балкарской поэзии

Кайсын Кулиев [194]

ПРИСЛУШАЙСЯ К СЛОВАМ

Прислушайся к словам: «Сегодня снег идет», —

звук стёрся дочерна, но как бела услада!

Прислушайся к словам: «Сегодня льется дождь», —

всего-то, а душа — свежей дождя и сада.

Прислушайся к словам: «Светает на земле», —

лицо — уже светло, еще темна природа.

Прислушайся к словам: «Звезда встает во мгле», —

и обретут слова значенье небосвода.

Прислушайся к словам: «Печется хлеб в печи», —

нет новости старей, и нет желанней вести.

Прислушайся к словам: «Горит огонь в ночи», —

при них тепло, светло, как при тепле и свете.

Прислушайся к словам: «Зеленая трава», —

прислушайся к словам: «Сад расцветает снова», —

и кажется тебе, что мать твоя жива

и прочен на губах вкус молока парного.

Прислушайся к словам: «Уже луна взошла», —

на землю снизойдет покой благословенный.

Прислушайся к словам: «Гора опять бела», —

и мысль соотнесешь с веками и вселенной.

1970

ГОВОРЮ САМОМУ СЕБЕ

Устав, в груди речь пробуди былую,

новы слова, когда печаль стара.

Свободно шествуй, как вода по лугу,

живи, как встарь умели мастера.

Устав, слова усталостью не мучай,

дай им сверкать! Твои луга — везде.

По грудь в траве идет олень могучий

идет, пока не припадет к воде.

Устав, не дай словам изведать дрёму,

струится сердце, как река без сна.

Склон — по траве, ведро — по водоёму

и по словам печалятся уста.

Устав, упейся белизною речи,

не сочетай слова и темноту.

Иди по жизни, как большие реки,

как вольный тур по горному хребту.

1970

«Что бы ни делалось на свете…»

Что бы ни делалось на свете,

всегда желавшем новизны,

какой бы новый способ смерти

ни вызвал старый бог войны,—

опять, как при слепом Гомере[195],

лоза лелеет плод вина,

шум трав и розы багровенье —

всё, как в иные времена.

И слёз о смерти так же много,

и счастлив, кто рождён уже,

и так свежо, так старомодно

бессмертья хочется душе!..

1970

СТИХОТВОРЕНИЕ, НАПИСАННОЕ В БОЛЬНИЦЕ

Н. А. Лопаткину[196]

Страданье человека! Милосердным

ты делаешь того, кто человек.

Что было домом — стало пеплом серым,

чернейшим снегом стал белейший снег.

Страданье человека — пепел зёрен,

казненный хлеб, не утоливший рот.

Я видел пепел колоса. Он чёрен.

Люблю смотреть, как зеленеет рожь.

Я тронул пепел дерева рукою

крестьянина, не устыдившись слёз.

Зато зимой я плакал над строкою:

«Весною зацветает абрикос!»

Страданье человека — смысл насущный

хлебов, погибших в пепле и золе.

Я видел горе. Плач детей я слушал.

Так полюбил я радость на земле.

1970

«Деревья, вы — братья мои…»

Деревья, вы — братья мои.

Темнело, но всё же могли

глаза мои видеть при звёздах,

что впали вы в дрёму и отдых,

как путник, как пахарь, как кто-то,

кого утомила работа.

Деревья, я раньше уйду.

Я вам оставляю звезду,

и снег, и рассвет, и пространство,

к которому сердце пристрастно.

Спасибо вам, братья мои,

за то, что метели мели,

за тень и за шорох листвы,

за то, что я — раньше, чем вы…