Поэзия - [34]

Случай нас выручил? Бог ли помог?

Ты не спешила печальным признаньем,

Я ничего не спросил,

Только мы оба глядели с рыданьем,

Только угрюм и озлоблен я был.

Где ты теперь? С нищетой горемычной

Злая тебя сокрушила борьба?

Или пошла ты дорогой обычной

И роковая свершится судьба?

Кто ж защитит тебя? Все без изъятья

Именем страшным тебя назовут,

Только во мне шевельнутся проклятья —

И бесполезно замрут!.. [225]

1847

Борис Поплавский, 1903-1935

                       ***

Вращалась ночь вокруг трубы оркестра,

Последний час тонул на мелком месте.

Я обнимал Тебя рукой Ореста,

Последний раз мы танцевали вместе.

Последний раз труба играла зорю.

Танцуя, мы о гибели мечтали.

Но розовел курзал над гладким морем,

В сосновом парке птицы щебетали.

Горели окна на высокой даче,

Оранжевый песок скрипел, сырой.

Душа спала, привыкнув к неудачам,

Уже ей веял розов мир иной.

Казалось ей, что розам что-то снится.

Они шептали мне, закрыв глаза.

Прощались франты. Голубые лица

Развратных дев смотрели в небеса.

Озарена грядущими веками,

Ты с ними шла, как к жертвеннику Авель.

Ты вдалеке смешалась с облаками,

А я взошел на траурный корабль. [250]

Ольга Седакова, 1949

                  ***

Ты знаешь, я так тебя люблю,

                     что если час придет

и поведет меня от тебя,

то он не уведет:

как будто можно забыть огонь?

                     как будто можно забыть

о том, что счастье хочет быть

                     и горе хочет не быть?

Ты знаешь, я так люблю тебя,

что от этого не отличу

вздох ветра, шум веток, жизнь дождя,

путь, похожий на свечу,

и что бормочет мрак чужой,

что ум, как спичка, зажгло,

и даже бабочки сухой

несчастный стук в стекло. [280]

Ника Скандиака, 1978

^{Из цикла «[9/2/2007]»}

как мы (провожая друг друга к причинно-следственной связи, но еще подползая кошке щекой с кошкой) как мы в тулупе пустыни (в пустыне беспричинной кожи) обхватываем друг друга, но никогда в одной природе

(обхватываем уже друг друга, но никогда еще в одной природе)

а оглянись, — ты оглянуться-то

(некого) (никто)

небеззащитный, дрожащий космос

в ветровке, полупрозрачной, как ломтик / молитва

слова / сыра;

или смотри: разбитая в яркости разнообразия

терзаемая сознанием

                              [выпалила

                                            рыба]

декоративная                      [настольная]

керамика

забронированного пространства

(предложили четыре сверкающих вещи,) [285]

Всеволод Некрасов, 1934-2009

      ***

Ну знаете ли

это

вы извините

вы не знаете

вы

не изволите знать

не водили бы вы

сами себя

за нос

вы

не знаете нас

а надо нас не знать

нас нельзя знать

нельзя нас знать

нас надо не знать

не знаю

что я вам еще могу

здесь сказать

главное

и что же я

теперь могу

для вас

сделать

раз надо

было [224]

^{ТАКЖЕ СМ.:}

^{Афанасий Фет (2.1),}

^{Саша Черный (4),}

^{Георгий Адамович (6.5),}

^{Алексей Апухтин (11.2),}

^{Алексей Порвин (7.1),}

^{Борис Пастернак (7.2.3),}

^{Гавриил Державин (10.1),}

^{Александр Блок (12.3),}

^{Гавриил Державин (13),}

^{Иосиф Бродский (16.2; 18.2.4),}

^{Николай Языков (18.2.6),}

^{Николай Заболоцкий (18.2.6),}

^{Николай Звягинцев (22.2).}

5.3. Внешний адресат или читатель

Несмотря на то, что каждый поэтический текст «обращен», «адресован», неправильно было бы утверждать, что поэт имеет в виду какого-то конкретного читателя или круг читателей. Внешний адресат, в отличие от внутреннего, существует скорее как определенная цель, а не как конкретная аудитория. В поэзии вообще отсутствует ориентация на определенную целевую аудиторию. Иными словами, нельзя сказать, какого возраста, пола, профессии адресат поэтического текста, какова его социальная или национальная принадлежность. Целевая адресация присутствует только в прикладной поэзии (рекламной, детской, агитационной и т. д.) и, в меньшей мере, в переводной поэзии (переводчик, как правило, задумывается, кто будет читать его перевод).

Проблема наличия/отсутствия читательской аудитории и ее состава во многом историческая. Принято считать, например, что у русскоязычных парижских поэтов 1930-х годов и у некоторых поэтов советского времени (например, у обэриутов[12]) читателя вообще не было и в основном они читали друг друга.

Внешний читатель при создании поэтического текста может вообще не приниматься во внимание, но при этом поэзию все-таки читают, хотя почти во все времена поэты и читатели не были удовлетворены друг другом. Поэты говорили о неподготовленности читателя, а читатели, в свою очередь, всегда жаловались на то, что современная им поэзия трудна и непонятна. Еще в пушкинские времена русские поэты отрицали, что читатель-современник может быть адресатом их произведений: «Читателя найду в потомстве я», — писал, например, Евгений Баратынский.

Сложные отношения с читателями были и у поэтов ХХ века. Например, Иосиф Бродский, как и многие другие поэты, заявлял, что не будет считаться с читателем, и говорил о безадресности поэтического языка:

Ты для меня не существуешь;

я в глазах твоих — кириллица, названья

<…>

Ты — все или никто, и языка

безадресная искренность взаимна. [48]

В XIX–XX веках поэты все чаще стали обращаться к поэтам будущего, начали говорить о подразумеваемом идеальном читателе, под которым обычно понимался обобщенный