Поэзия - [20]

Далее история повторилась: поэты-подражатели (теперь уже не только Некрасова, но и Есенина) стали слишком часто обращаться к деревенской теме, и авторам, для которых она была важна, приходилось прилагать специальные усилия, чтобы их стихи выглядели свежо и интересно. Так, для современных поэтов, плодотворно работающих с деревенской темой (Николай Байтов, Владимир Кучерявкин), деревенская жизнь предстает как подлинная, не затронутая разрушительным влиянием цивилизации и допускающая непосредственный контакт с мирозданием. В то же время эти поэты смотрят на деревню глазами городского жителя, видят в ней определенный культурный код:

                       ***

Мы в поле поднялись. Несутся облака,

За ними небо черное, и звезды, звезды,

И где меж них, ну, где же дышит Бог?

Ах, если б я увидеть это мог!

Жуют коровы, аист с ними.

Дорога сбитая, колеса и копыта,

И мы усталые. Рассказывай и пой,

Грядет торжественный, убийственный прибой,

Торопится, рождаясь в недрах темных звезд,

И судорогой по вселенной пляшет.

Куда ж, скажи, куда помчатся души наши?! [185]

Владимир Кучерявкин

Иногда те или иные темы начинают эксплуатироваться в любительской поэзии, их использование становится признаком «плохих» стихов, и поэтому профессиональные поэты их избегают. Иногда поэты сознательно используют те или иные «запретные» темы — в этом случае они ставят перед собой задачу преодолеть сложившуюся инерцию восприятия и обновить возможности поэтического языка.

Читаем и размышляем 3.1

Сергей Есенин, 1895-1925

                     ***

О красном вечере задумалась дорога,

Кусты рябин туманней глубины.

Изба-старуха челюстью порога

Жует пахучий мякиш тишины.

Осенний холод ласково и кротко

Крадется мглой к овсяному двору;

Сквозь синь стекла желтоволосый отрок

Лучит глаза на галочью игру.

Обняв трубу, сверкает по повети

Зола зеленая из розовой печи.

Кого-то нет, и тонкогубый ветер

О ком-то шепчет, сгинувшем в ночи.

Кому-то пятками уже не мять по рощам

Щербленый лист и золото травы.

Тягучий вздох, ныряя звоном тощим,

Целует клюв нахохленной совы.

Все гуще хмарь, в хлеву покой и дрема,

Дорога белая узорит скользкий ров…

И нежно охает ячменная солома,

Свисая с губ кивающих коров. [126]

1916

Иосиф Бродский, 1940-1996

                     ***

В деревне Бог живет не по углам,

как думают насмешники, а всюду.

Он освящает кровлю и посуду

и честно двери делит пополам.

В деревне он — в избытке. В чугуне

он варит по субботам чечевицу,

приплясывает сонно на огне,

подмигивает мне, как очевидцу.

Он изгороди ставит. Выдает

девицу за лесничего. И в шутку

устраивает вечный недолет

объездчику, стреляющему в утку.

Возможность же все это наблюдать,

к осеннему прислушиваясь свисту,

единственная, в общем, благодать,

доступная в деревне атеисту. [48]

6 июня 1965

Андрей Белый, 1880-1934

        ИЗ ОКНА ВАГОНА

^Эллису

Поезд плачется. В дали родные

Телеграфная тянется сеть.

Пролетают поля росяные.

Пролетаю в поля: умереть.

Пролетаю: так пусто, так голо…

Пролетают — вон там и вон здесь —

Пролетают — за селами села,

Пролетает — за весями весь; —

И кабак, и погост, и ребенок,

Засыпающий там у грудей: —

Там — убогие стаи избенок,

Там — убогие стаи людей.

Мать Россия! Тебе мои песни, —

О, немая, суровая мать! —

Здесь и глуше мне дай, и безвестней

Непутевую жизнь отрыдать.

Поезд плачется. Дали родные.

Телеграфная тянется сеть —

Там — в пространства твои ледяные

С буреломом осенним гудеть. [39]

1908 Суйда

Николай Рубцов, 1936-1971

               ***

Я забыл,

             как лошадь запрягают.

И хочу ее позапрягать,

хоть они неопытных

                                лягают

и до смерти могут залягать!

Мне не страшно.

                   Мне уже досталось

от коней — и рыжих, и гнедых.

Знать не знали,

                  что такое — жалость.

Били в зубы прямо

                   и в поддых!..

Эх, запряг бы я сейчас кобылку,

и возил бы сено, сколько мог!

А потом

             втыкал бы важно

                                        вилку

поросенку жареному

                                в бок… [267]

1960

Николай Олейников, 1898-1937

              МУХА

Я муху безумно любил!

Давно это было, друзья,

Когда еще молод я был,

Когда еще молод был я.

Бывало, возьмешь микроскоп,

На муху направишь его —

На щечки, на глазки, на лоб,

Потом на себя самого.

И видишь, что я и она,

Что мы дополняем друг друга,

Что тоже в меня влюблена

Моя дорогая подруга.

Кружилась она надо мной,

Стучала и билась в стекло,

Я с ней целовался порой,

И время для нас незаметно текло.

Но годы прошли, и ко мне

Болезни сошлися толпой —

В коленках, ушах и спине

Стреляют одна за другой.

И я уже больше не тот.

И нет моей мухи давно.

Она не жужжит, не поет,

Она не стучится в окно.

Забытые чувства теснятся в груди,

И сердце мне гложет змея,

И нет ничего впереди…

О муха! О птичка моя! [236]

Юлий Гуголев, 1964

        ***

Что к обеду?

Отпираться глупо.

Не готов обед.

Сои нету.

Нету даже супа.

Даже гречи нет.

Я не лучший,

холить тебя, нежить

да готовить сныть.

Ты послушай, —

слушай, моя нежить! —

как мы будем жить,

жить с тобою,

что тут говорить,

жить да горевать, —

жарить сою,

гречу ли варить,

суп разогревать. [99]

Константин Симонов, 1915-1979

                       ***

Над черным носом нашей субмарины