Поездом до рассвета - [47]

Не знаю, может быть, Элисон так часто в своей жизни играла, что теперь, когда ей и в самом деле захотелось выразить свои настоящие чувства, старая добрая практика сыграла с ней злую шутку.

Да, я накричал на Элисон. Да, я был с ней чудовищно груб, но лишь на словах. Она клялась, что покончит с собой, если мы с ней не начнем все с чистого листа. Ох, как странно слово «чистый» звучало из уст моей бывшей жены.

Элисон говорила, что готова жить со мной хоть в «Такобризле», хоть в лачуге на берегу самой грязной речки. Все эти жертвы ради меня — заросшего щетиной урода, от которого за версту разит перегаром.

Если бы вы знали Элисон, то поняли бы, что эти жертвы для нее невозможны. Впрочем, вы уже знаете Кристин.

Проигнорировав слова бывшей жены о том, что она готова покончить с собой — Элисон слишком любит себя, чтобы это сделать, — я заявил ей, что больше никогда не хочу ее видеть, а если она еще раз даст о себе знать, подам на нее в суд за преследование.

Оставив «Теплую звезду», я, злой как сто тысяч чертей, вернулся в свой «Такобризль». Я был уверен, что проведу этот вечер, как и все остальные вечера, а эту ночь — как все другие бесконечные ночи. И если уж Элисон Хадсон все время твердила мне о самоубийстве, то почему не сегодня? Чем, собственно, этот вечер отличается от всех других?

Но судьба, очевидно решив, что мрачный людоед Дако Бриззел еще не отжил свой век, распорядилась иначе.

И тогда…

— Джен, принеси мне виски. — Дако откинул голову на спинку кресла и прикрыл глаза. — У меня чертовски пересохло в горле. Я молчал несколько лет, а вы, леди и джентльмены, заставили меня говорить так много, что у меня не осталось сил.

Джен тихо поднялась с дивана и направилась к бару.

— Хотите сказать, что все это правда? — покосился на него Габо. На этот раз в его голосе не было прежнего недоверия.

— Можете поверить мне, а можете вызвать полицию, — равнодушно бросил Дако.

Перл, сидевшая у Дако на коленях все то время, пока он рассказывал свою историю, подняла голову и с такой тоской на него посмотрела, что Джен стало не по себе.

— И вам ни капли ее не жаль? — раздался голос Кристин.

— Боитесь, что и вас никто не пожалеет? — спросил ее Дако, по-прежнему сидя с закрытыми глазами.

— Боюсь, наверное, — пожала плечами Кристин. — Пока меня еще никто не бросал. Я всегда уходила первой. Но вы не ответили на мой вопрос, мистер Бриззел. Пожалели ли вы свою жену, когда узнали, что ее не стало?

— Мне не было жаль ее, когда она лила передо мной слезы, — не открывая глаз, ответил Дако и кончиками пальцев коснулся шерстки Перл. — Но когда я услышал по радио, что убита какая-то женщина, я, честно говоря, немного встревожился. Впрочем, мне не приходило в голову, что Элисон может стрелять в себя из пистолета. Это не в ее духе, если хотите. Зная Элисон, я решил, что она не стала бы себя уродовать и предпочла бы таблетки. В любом случае та женщина, о которой говорили по радио, была убита, а не покончила с собой. Этот факт несколько успокоил мою тревогу. Когда я узнал от вас, что этой женщиной действительно была Элисон, я, конечно, испытал боль. Не потому, что я любил ее, нет, — покачал головой Бриззел, — а потому, что когда-то она была дорогим мне человеком. Скорее я хоронил ту чистую Элисон, которая, как мне хочется верить, жила в глубине ее души. Ту иллюзию, которой я когда-то любовался, в которую был влюблен. И, конечно, если бы я знал тогда, в номере, что Элисон хоть в чем-то честна со мной, я бы вызвал врача, притащил бы к ней психоаналитика — в общем, сделал бы хоть что-то, чтобы ей помочь. Разумеется, на то, чего с таким упорством добивалась она, я бы никогда не пошел. Для меня невозможно то, что считает нормальным Элисон: жить с человеком из жалости, из-за денег, то есть из-за чего-то, что не имеет отношения к любви. — Дако наконец открыл глаза и взял стакан с виски, который протянула ему Джен. — Спасибо, Джен. — Думаю, леди, — произнес он, обращаясь уже к Кристин, — я исчерпывающе ответил на ваш вопрос. Но, любил я Элисон или нет, жалел я ее или нет, мне все равно придется поехать в полицейский участок.

— Зачем? — испуганно вскинулась на него Джен.

— Мои приметы объявлены по радио. Разумеется, как только уляжется снежная буря, полицейские примутся искать меня и найдут. Какой смысл оттягивать неизбежное?

— Дако, а если тебя арестуют? Если посадят в тюрьму? — Джен присела на краешек дивана и посмотрела на него так, словно он сам знал, что будет делать, если это произойдет.

— Ты же видела этот дом, малютка брауни, — печально посмотрел на нее Дако. — Разве это не тюрьма?

— «Такобризль» не вокруг тебя, Дако, — покачала головой Джен. — Он в твоей голове.

— Ты кругом права, Джен. Но я не могу прятаться здесь, когда меня подозревают в убийстве. Послушай, Джен…

— Да, Дако, — сквозь слезы пробормотала Джен.

— Нам нужно поговорить перед тем, как я пойду в полицию. Но не здесь, не при всех.

Джен кивнула. Дако осторожно поднял с коленей обезьянку и усадил ее на диван.

— Леди и джентльмены, надеюсь, вы не побоитесь отпустить это юное создание со страшным людоедом? — поднявшись с дивана и взяв Джен за руку, поинтересовался Дако. — Клянусь, что не съем ее, не возьму в заложницы и верну через полчаса.