Поездка в Россию. 1925: Путевые очерки - [77]

Никогда, никогда, никогда

Пионер не поклонится богу![346]

Так и плыл этот корабль юных моряков, на котором сидели и очаровательные светловолосые русские девочки, и серьезные пионеры, и смуглые дети из Азербайджана и Бухары. Рядом с белокурыми москвичками гребли и юные монголы, и татары, и латыши, и немцы Поволжья, и все они пели:

Никогда, никогда, никогда

Пионер не поклонится богу!

По пути своего плавания корабль под названием «VIII Коммунистическая Пасха» встречает процессию, состоящую из православных патриархов, толстых монастырских настоятелей, монахов и монашенок, шествующих со святыми мощами и иконами в облаках ладана. Действие балета развивается следующим образом: матросы с «VIII Коммунистической Пасхи» бросают якорь, высаживаются на берег и ведут антирелигиозную пропаганду среди участников православного крестного хода. Все кончается тем, что дети, играющие церковников, срывают свои бороды, рвут на себе облачение и бросают иконы, монашенки становятся морячками, и все вместе они усаживаются на корабль «VIII Коммунистическая Пасха» и отправляются в плавание, дружно распевая:

Никогда, никогда, никогда

Пионер не поклонится богу!

Я стоял в недавно побеленной и отреставрированной церкви, слушал пасхальные гимны и размышлял об относительности человеческих ценностей. Сколько сил и энергии должен вложить в борьбу с химерами религии ребенок из европейской страны для того, чтобы завоевать право нести во втором классе гимназии белое знамя того, что мы называем «свободой совести»! Сколько оплеух, побоев, дурацких контраргументов и унижений должен вынести такой сторонник Дарвина и Фейербаха, прежде чем он решится выпрямиться и высказать вслух свои личные убеждения за столом в родительском доме, перед своим законоучителем, в церкви и в школе! А здесь дети сочиняют свои атеистические балеты, пляшут в пасхальную ночь и распевают невинные песенки, из-за которых у нас их стерли бы в порошок.

По улицам шествовали процессии и текли темные массы людей; вся Москва была на ногах. В московском Сити — Китай-городе, обычно по ночам тихом и пустынном, ожили банковские конторы и магазины. В церквях на Маросейке стоял провинциальный дух дешевых свечей, как в покойницкой; в храме Василия Блаженного какая-то женщина стояла, повернувшись спиной к иконостасу, и, прислонившись лбом к оконному стеклу, отрешенно вглядывалась в огромное пространство Красной площади. По площадям, набережным и мостам через Москву-реку тысячи и тысячи людей с красными флагами, под стук барабанов возвращались с партийных собраний, а в противоположном направлении двигались к церквям процессии верующих со свечками в руках. Близ Арбата все храмы были переполнены, входы на второй этаж были облеплены людьми, как осиным роем, они буквально висели друг на друге, как виноградные гроздья, и пели, держа в руках свечи. На площади перед храмом Христа Спасителя, на мраморных плитах и на гранитной мостовой, на затоптанных газонах и на скамейках, на каменных ступенях набережной толпились черной массой молодые люди, комсомольцы, якобинки в красных платочках, подростки, бабы, детишки и просто праздношатающиеся. В толпе царило оживление. Многие курили, громко разговаривали, девушки радостно взвизгивали, как на гулянье, попахивало водкой, и все мы томились в ожидании великого часа пасхальной полуночи. Когда же над бескрайним морем человеческих голов поплыли в руках церковников хоругви и толпа заволновалась в ожидании выхода Патриарха, когда на горизонте взвились первые ракеты и послышались первые раскаты мортир, тогда наконец из полуночной тьмы, подобно далекому приглушенному грому, послышался звон московских колоколов.

Сначала зазвонили монастыри старого московского крепостного пояса; бывшие когда-то оборонительными сооружениями против нашествия татар и поляков, теперь, в эту восьмую полночь от пришествия коммунистов, они первыми подали со своих башен и колоколен Городу знак о том, что Христос воскрес. С юго-запада, от Новодевичьего и Донского монастырей, звуки волнами перекатывались в далекое Замоскворечье, к Новоспасскому храму; звон ширился кругами, разрастался и разгорался во тьме, как сигнал тревоги в крепости. Этот звон начался как прелюдия на органе, и большие аккорды разносились на обширные дистанции, из северной части города, со Страстной площади, из далеких проспектов и бульваров на окраинном кольце города к центру, к Китай-городу и к барочному Арбату. Этот призрачный ночной звон начали скромные старинные церкви с невысокими колоколенками, спрятавшиеся в неосвещенных частях города, и первые неясные, прерывистые звуки из болотистых низин пролетели над городскими массивами и всколыхнули гигантские колокола монументальных соборов и храмов в центре города.

Храмы Богоявленские и Благовещенские, церкви Матери Божией Владимирской и Матери Божией Грузинской, и Иверской, и Казанской, и Донской, и храмы Василия Блаженного и Воскресения Христова загремели один за другим все громче и все смелее. К этому грохоту присоединились, услышав голос Параскевы Пятницы, и Святой Георгий Победоносец, и Святой Никола Большой Крест, и Святой Никола в Хамовниках, и Святой Климент, и Козьма и Дамиан, и все они подавали свои голоса гордо, победительно и демонстративно. В первые минуты все это казалось торжественным и радостным праздничным звоном во славу Пасхи и того поэтического момента, когда воскресным утром женщины обнаружили пустую гробницу и белого серафима над мраморной плитой. Когда же со всей мощью, возвысившийся над своим золотым куполом в триста шестнадцать пудов, подал голос храм Христа Спасителя, то весь глицерин барабанных перепонок стал содрогаться, как при взрыве динамита, и в круговых волнах, сотрясавших и стекла, и гранитные плиты, и человеческий мозг, в этом грохоте бесчисленных колоколен уже слышалось больше пушечной канонады, чем мирного пасхального благовеста.