Поездка в Пемполь - [25]

Шрифт
Интервал

Скажем правду. Я не была бы больше Маривон. Маривон покорно возвращается к домашнему очагу и ожидает своего дорогого, нежнейшего, который вернется с работы до того измученным, что и слова не вымолвит.

Ладно, Маривон, приободрись!

Очень скоро ты вернешься к твоим привычным делам — машинам, завинчиванию, фрезеровке, стирке, варке, натирке, снова увидишь свои плоские ключи, наконечники, трубки, шкивы, молотки, ножи, бюретки, винты, болты, гайки, заклепки.

Перестань томиться.

Совершенно необходимо выпить черного кофе, тогда, возможно, придумаю, как закончить мою авантюру.

Насколько легче было бы вдвоем.

Когда я была маленькой, я придумала себе подружку, которая рассказывала мне всякие истории и играла со мной. Ее красивое имя звучало в моей голове, и никто не имел права сомневаться в ее существовании. Моя подруга Какие Селала была моей наперсницей и моей вдохновительницей. Какие Селала сопровождала меня всюду, куда мне хотелось пойти, она настраивала меня на опасные путешествия и утешала, когда осенью охотники с грубой руганью изгоняли меня из моих любимых полей и лесов. Я рассказывала маме о наших открытиях, играх и приключениях. Она смеялась, но несправедливо ругала лишь меня одну за разорванную нижнюю юбку, потерянные шнурки и пятна на платье.

Однажды мы приняли решение: Какие Селала и я — мы обе уходим из дому. Последний младенец поглощал все внимание матери, сестра ничего не понимала в моих играх и отказывалась принимать в них участие. Тогда мы построили в конце сада крошечное сооружение из тряпок и картона. Чтобы обеспечить себя питанием, на скопленные мною деньги мы купили кусок хлеба и плитку молочного шоколада, после чего спрятались в своем убежище.

Немного погодя явилась сестра:

— Имей в виду, еда на столе!

— Кто тебя послал шпионить за мной?

— Разумеется, мама, дура ты эдакая!

— Скажи ей, что не нашла меня, что я исчезла, — ладно?

Сестра пожала плечами и вернулась домой. Пошел дождь. Наш приют с минуты на минуту мог развалиться. Но мы с Какие Селала не боялись непогоды.

— Маривон! Хватит, беги скорее, идет дождь, и еда остынет!

Неудавшиеся побеги для меня привычны.

Ладно уж, вернемся, но весной обязательно исчезнем.

Вдвоем чувствуешь себя смелее. Какие Селала и я входим в кафе.

Себе я заказываю взбитые сливки, а для Какие Селала, которой ни к чему подкрепляться, — стакан воды.

Трое мальчишек, пытающихся подражать рокерам, крутятся вокруг автоматов. Их лица — лица чересчур быстро возмужавших сосунков — никак не вяжутся с остроносыми сапогами и куртками, усеянными металлическими бляхами. Какие Селала толкает меня под руку:

— Смотри, слушай.

Они быстро переговариваются своими ломающимися голосами.

— Видел потасовку в субботу вечером?

— Не-а.

— Парни из Ланволлиона здорово тогда врезали.

— Хоть и ужулили, но свое взяли — полный порядок.

— Я лично не могу прикидываться шлангом.

— Ты настоящая курица, старина.

— Посмотрел бы на Жан Поля в деле — как он врезал белобрысому верзиле. Кровища так и хлестала.

— А крошка Луи до того сдрейфил, что его вырвало. И крысу бы вывернуло от вонищи.

— Мы вовремя смылись, до прихода полицейских.

— Я, когда иду на танцы, выбираю телку, затаскиваю ее в укромный уголок. И дело с концом.

— И тебе каждый раз удается подцепить кралю?

— Еще бы, я мастак зубы заговаривать. Всегда в точку.

— Ты что, очки мне втираешь?

— Ничего подобного, просто рассказываю, и точка.

— Заруби себе на носу, я и не на такое способен, если бы хотел, но кровяная колбаса мне не по вкусу.

— Пф! Не все ли равно, какое мясо тискать. Лишь бы не пищало. Крикуний я посылаю подальше, только и всего.

Какие Селала и я давимся от смеха. Едва вылупились, молоко на губах не обсохло, и уже изображают из себя отпетых громил, женоненавистников. Такое не выдумаешь, надо увидеть воочию.

— Что тебя разбирает, мамаша, не над нами ли зубы скалишь?

У него оскорбленный вид.

— При чем тут вы? Вспомнился забавный случай — только и всего.

— О’кей.

— Эй, Марко! Мне пора отчаливать, моя старушка поджидает, ей поиграть охота.

— Я тоже смываюсь. Салют, типчики.

— Ладно, чего там, смываемся до послеобеда.

Все трое удаляются, виляя на ходу задами. Вот вам и все.

Я-то остаюсь. Слушаю дневной выпуск новостей по радио. Полдень миновал.

Мои товарищи — делегаты от рабочих — сегодня утром должны собраться на совещание с начальником по кадрам. Мсье Шапо похож на капитана Хэддока из альбомов Тэнтэна, только не такой забавный. Каждый месяц мы встречаемся в этом зале для заседаний. Повестка дня мало меняется от месяца к месяцу. Профсоюзники каждый раз выдвигают не менее сорока требований. Начиная от повышения зарплаты до установки умывальника, и непременно возвращаемся к 40-часовой неделе и улучшению питания в столовой. Как тут не прийти в отчаяние! Каждый вопрос страстно отстаивается делегатами перед абсолютно равнодушным шефом. Он выжидает, пока все утихомирятся. Отвечает:

— Нет… Невозможно… Предприятие не в состоянии позволить себе подобное… Вряд ли осуществимо в ближайшее время… Возможно, впоследствии… По изучении вопроса… Бесполезно.

И все равно, игры ради, каждый раз все начинается с атаки.


Рекомендуем почитать
Конец века в Бухаресте

Роман «Конец века в Бухаресте» румынского писателя и общественного деятеля Иона Марина Садовяну (1893—1964), мастера социально-психологической прозы, повествует о жизни румынского общества в последнем десятилетии XIX века.


Капля в океане

Начинается прозаическая книга поэта Вадима Сикорского повестью «Фигура» — произведением оригинальным, драматически напряженным, правдивым. Главная мысль романа «Швейцарец» — невозможность герметически замкнутого счастья. Цикл рассказов отличается острой сюжетностью и в то же время глубокой поэтичностью. Опыт и глаз поэта чувствуются здесь и в эмоциональной приподнятости тона, и в точности наблюдений.


Горы высокие...

В книгу включены две повести — «Горы высокие...» никарагуанского автора Омара Кабесаса и «День из ее жизни» сальвадорского писателя Манлио Аргеты. Обе повести посвящены освободительной борьбе народов Центральной Америки против сил империализма и реакции. Живым и красочным языком авторы рисуют впечатляющие образы борцов за правое дело свободы. Книга предназначается для широкого круга читателей.


Вблизи Софии

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Его Америка

Эти дневники раскрывают сложный внутренний мир двадцатилетнего талантливого студента одного из азербайджанских государственных вузов, который, выиграв стипендию от госдепартамента США, получает возможность проучиться в американском колледже. После первого семестра он замечает, что учёба в Америке меняет его взгляды на мир, его отношение к своей стране и её людям. Теперь, вкусив красивую жизнь стипендиата и став новым человеком, он должен сделать выбор, от которого зависит его будущее.


Красный стакан

Писатель Дмитрий Быков демонстрирует итоги своего нового литературного эксперимента, жертвой которого на этот раз становится повесть «Голубая чашка» Аркадия Гайдара. Дмитрий Быков дал в сторону, конечно, от колеи. Впрочем, жертва не должна быть в обиде. Скорее, могла бы быть даже благодарна: сделано с душой. И только для читателей «Русского пионера». Автору этих строк всегда нравился рассказ Гайдара «Голубая чашка», но ему было ужасно интересно узнать, что происходит в тот августовский день, когда герой рассказа с шестилетней дочерью Светланой отправился из дома куда глаза глядят.