Поездка в Новгород-Северский - [14]

Сейчас я пойду в дом, где в своей комнате устало спят старики, и, может быть, им что-то снится из их далекого детства, а в другой комнате лежит в деревянной кроватке мой сын, тихонько посапывает, раскинув руки. Я посмотрю на него, и он, может быть, улыбнется во сне. А утром я расскажу ему о том, как столкнулся его любимый Буран с ежиком, он будет звонко смеяться, и я тоже буду смеяться вместе с ним; расскажу ему и о своей поездке, о том, где я был и что я видел, а через много лет нашей жизни он будет рассказывать мне о своих дорогах, о своих радостях на этой земле. Только бы не было войны!

ИЗ ЖИЗНИ МАТВЕЯ КУЗЬМИЧА

В морях и океанах, при солнце и в непогоду работали люди. Корабли покачивались на воде, эфир был загружен переговорами, включались различные установки, огромные водные пространства просматривали с воздуха — искали рыбу. А когда находили, арканили длинными сетями, вываливали в трюмы, радуясь рыбацкой удаче, будь то на маленьких суденышках или же на больших, оснащенных новейшей техникой судах; это была тяжелая работа, ловили даже ночью, были аварии, штормы, но изо дня вдень рыбу доставляли к берегу. Потом начиналась цепочка отчетов, которая заканчивалась в Москве, в здании министерства, где вся эта рыба учитывалась уже в миллионах тонн. А люди, которые занимались этим, которые складывали, делили, планировали, порой даже не знали, что кроется за каждой тонной рыбы, как ее ловят. Ровно в шесть они заканчивали работу, торопились домой.

Но Матвей Кузьмич Дятлов, сотрудник этого министерства, вечером домой не спешил. Никто его дома не ждал, и, конечно, это было плохо, но у него, как и у всякого одинокого человека, сложились определенные привычки, благодаря которым он жил спокойно. Одна из его привычек и заключалась в том, что после работы он, как правило, добирался к шумному и многолюдному проспекту, где шел пешком, хотя и не очень долго, но достаточно для того, чтобы он побыл среди людей наедине с самим собой. На проспекте в призрачном свете фонарей, реклам, витрин, отражаясь в больших окнах магазинов, двигался людской поток, завихрялся у стеклянных дверей; мчали машины, поддерживая постоянный и напористый гул. И легко было на короткое время затеряться в магазинах или на пешеходной части проспекта под нависшими высотными домами, не вызывающими каких-либо чувств из-за однообразности — прямые холодные линии да стекло, — хотя, наверно, если бы они были сделаны из бревен, то под ними страшно было бы ходить.

Купив что-нибудь к ужину, Матвей Кузьмич садился в автобус и ехал в свой район. Когда он выходил из автобуса и приближался к дому, то еще издали легко находил окна своей квартиры: они были темные, в то время как почти везде в этом белом длинном доме окна уже весело светились. Однако, когда он видел эти свои темные два окна — в комнате и на кухне, — ему на миг становилось неприятно, как от тупой боли. Но это — всего лишь на миг: он быстро заходил в подъезд, поднимался вверх на лифте, где уже доставал из кармана ключи, и думал о том, как откроет дверь, щелкнет выключателем, портфель поставит на тумбочку…

И в том, что он не торопился после работы домой, была его маленькая хитрость; после шумного проспекта, после магазинов, автобуса он уже с особенным, приятным чувством открывал знакомую дверь, обитую коричневым дерматином, и переступал порог. Оставалось последнее — закрыть за собой дверь. Когда он делал и это, поворачивал ключ в замке, то ему казалось, что теперь он прочно защищен от всего остального мира.

Дятлов верил, что дом — это его крепость, которая всегда спасет.

Затем он неторопливо переодевался, и что там говорить, приятно было ему освежиться в ванне и бодрым, успокоенным войти в кухню, которую он отделал под крестьянскую избу. Когда ужинал, никаких мыслей особенных у него не было, он смотрел перед собой то на расписные ложки, то на полотенце с вышивкой, которое взял в деревне у матери… После ужина обычно садился в мягкое кресло под лампой и, попивая чай, неторопливо читал книгу. Ноги он ставил на маленькую скамеечку, словно садился в лодку в домашних тапочках, отправляясь в далекое чудесное путешествие… С тех пор как ушла жена, это было четыре года назад, он увлекся книгами и даже потом отдал ей телевизор, у которого всего лишь две-три программы, в то время как книг — выбирай любую.

Ему было чуть больше сорока, он был крепкий, широкой кости, каштановые волосы слегка посеребрились уже. Когда он зачитывался книгой, то нижнюю губу слегка выпячивал, словно обиженный ребенок. Это неприятное выражение на лице взрослого человека, однако оно же указывало на то, что он — натура увлекающаяся, и лишь, возможно, вынужденный замкнутый образ жизни приучил его сдерживать себя или же, может быть, отучил, погасил какие-то порывы в нем.

Итак, поздно вечером, закончив читать, он, как говорили раньше, отходил ко сну…

Как-то в начале лета стали приходить одна за другой жалобы на беспорядки в Приморском объединении министерства. В конце концов решено было послать туда комиссию. Сначала, естественно, надо было лететь во Владивосток, поговорить с руководством объединения, кое-что проверить, а потом уж добираться на место.