Поездка в Израиль. Путевые заметки - [7]

Гостеприимные хозяева рассказывают нам о своей общественной деятельности. Несмотря на преследование властей, они постоянно сообщают людям правду о СССР, разоблачают клеветнические выдумки буржуазной пропаганды. В Доме дружбы часто демонстрируются советские кинофильмы. Есть тут солидная библиотека, составленная из книг советских писателей. Я видел на полках произведения Шолохова и Корнейчука, Николаевой и Гончара, Рыбака и Эренбурга… От библиотекарши я узнал, что израильские Трудящиеся относятся к Эренбургу совсем не так, как рабби Раковский! В библиотеке хранятся комплекты советских журналов, подшивки наших центральных газет.

Дом дружбы существует на средства членов общества. Этого скромного бюджета едва хватает на арендную плату за помещения и на приобретение литературы. Вся «массовая», как говорят у нас в стране, работа — результат энтузиазма активистов.

Нас попросили рассказать о своей жизни. Слова об отсутствии безработицы в СССР, о свободном развитии творческих способностей, об интернациональном единстве и благополучии трудящихся нашей страны встречались радостными аплодисментами слушателей. На глазах многих видны были слезы.

— Нельзя без волнения слушать вас, — сказал нам председатель общества Моисей Эдельберг, — ваши слова заставляют нас задуматься над своей судьбой…

Несмотря на сорокаградусную июльскую жару, которая особенно чувствовалась в этом тесном помещении, публика все прибывала и прибывала.

После выступлений нас пригласили в библиотеку, где были расставлены столы с прохладительными напитками и даже тортами. Это особенно тронуло нас, ибо накануне мы узнали о нужде в сахаре и жирах. В Израиле действует карточная система: на месяц можно получить… один килограмм сахара, четыреста граммов масла, шестьсот граммов маргарина, сто тридцать пять граммов мяса…

За день до встречи в Доме дружбы мы побывали в Ашкелоне. Утомленная жарой, наша туристка С. Г. Фрай постучала в двери какого-то дома и попросила воды. Хозяйка дома приветливо встретила гостью, пригласила отдохнуть и с горечью сказала:

— Хотелось бы угостить вас чаем с вареньем, но у нас, к сожалению, нет сахара. Он очень дорог на базаре, а полученного по карточкам хватает только на несколько дней.

В Доме дружбы я познакомился с молодым инженером-механиком, который родился и рос в одной из наших прибалтийских республик.

Несколько лет назад он вместе с другими членами семьи переехал в Израиль по просьбе дальних родственников. Ныне неудачник настойчиво добивается возвращения в СССР.

— Я себя здесь не чувствую человеком, — утверждает он, — человеческих прав у меня нет никаких. Четыре раза устраивался на работу, и четыре раза меня прогоняли за «вольнодумство». Теперь я опять безработный… Вот какой тут «свободный мир»!

Ему было тяжело говорить об этом, и он неожиданно сменил тему разговора:

— Когда мне назвали фамилии прибывших туристов, я вспомнил ваши стихи, помещенные в «Правде»…

— Какие стихи? — поинтересовались наши соседи за столом.

Вместо ответа инженер подошел к книжному шкафу, достал газетную подшивку и, найдя нужный номер, взволнованно прочитал вслух:

Я — коммунист.

Мне имя это,

как алый стяг бойцу,

дано.

Всем, человечеством воспето,

в грядущем

прозвучит оно.

Признаюсь, для меня, автора, эти стихи прозвучали по-новому вдали от Родины, в Израиле:

Мечтою

в завтра

устремленный,

я славлю

солнце и весну.

Ведя состав тысячетонный,

в степях штурмуя целину,

шагая по таежным чащам

и лед круша в полярной мгле. —

всем сердцем,

горячо стучащим,

я жажду

мира на земле.

Я путь избрал

к свободе, к свету.

он крут порой

и каменист,

но я

пройду

дорогу эту:

я — коммунист![1]

— Я от души завидую вам! — сказал он, закончив чтение.

…В этот день мы услышали от наших друзей немало интересного об их настойчивой борьбе за мир и справедливость в условиях жестокой израильской действительности.

Белое и черное

Лет двенадцать назад в Киеве гостила народная писательница Чехословакии Мария Пуйманова. Собирая материалы для романа «Жизнь против смерти», писательница изучала все, что касалось недавних боев против гитлеровских захватчиков. Я сопровождал ее в этой поездке.

Проехав улицу Шолом-Алейхема и Куреневку, наша машина очутилась за северной окраиной города, на широком украинском шляху, обожженном горячими ветрами войны.

У гигантских котлованов, протянувшихся вдоль дороги, мы остановились. На крутых склонах, покрытых рыжевато-зеленым лишайником, кое-где можно было увидеть полуистлевшие тряпки, пожелтевшие от дождей человеческие кости, обломки какой-то посуды.

Это был знаменитый Бабий Яр, место, куда фашистские оккупанты согнали еврейское население Киева для чудовищного массового уничтожения.

Пуйманова долго молча бродила по этим извилистым тропинкам, с болью и гневом смотря на следы кровавого преступления современных каннибалов.

— Звери, какие звери! — тихо сказала она пересохшими от волнения губами. — Вот что такое расовая теория в действии!

Позже я прочитал Пуймановой стихи Павло Тычины — «Еврейскому народу», написанные поэтом в дни Отечественной войны. Писательница одобрительно покачивала головой в такт чтению, а последнюю строфу попросила повторить: