Поездка в Египет - [97]

Канал, везде одинаковой приблизительно ширины (как сказано выше, около 60 метров), выведен желобом, по выражению Лессепса, «en cuvette» и только средина русла имеет 27-футовую глубину. При таком устройстве два встречные судна не могли бы разминоваться, если б не было станций для скрещения. На станциях русло собственно не шире, но глубина в 27 футов начинается от самых берегов. До сих пор не случилось ни одного столкновения.

Проехав нисколько верст по направлению к Измаилии, мы увидали над каналом городок с беленькими домиками, мечетью, часовней и пирамидальными тополями. Это Эль-Гиср, бывшая стоянка артелей, окрещенная именем возвышенной гряды. В настоящее время купленная у общества хедивом, она никем не обитаема, и песок всецело завладел ею: повалил заборы, устлал садики глубокою пеленой, замел сугробами стены, ворвался в разбитые окна молелен и полновластным хозяином всыпался в непритворенные двери домов. Тихо и мертво в городке, но притом все в нем так современно, так ново и чисто, что чудится, будто он живет самостоятельною жизнью, не слыхать же его потому что домики, тополя, мечеть — все погрузилось в раздумье, отдавшись славным воспоминаниям.

Мы объездили одну за другою безлюдные улицы.

— Здесь был госпиталь для христиан, объяснял Лессепс, — здесь — для мусульман. Сам я жил вон в тех палатах. А это главная улица Rue Richelieu, где…. которая… то-есть… Ah! non! je vous plante la, воскликнул он и, взвивая клубы песку, помчался как полоумный на канал по заносам Ришельевской улицы. М. Victor, R. и я настигла его лишь у берега: проходило другое большое судно.

— Que c'est joli! Ah que c’est joli! шептал он млея от восторга.

В конце улицы над самым каналом стоит курган, с которого далеко видно на юг: верстах в двух начинается бирюзовая Тимса, подернутая во всю ширину мелкою как песок рябью, вдали стелются зеленоватые Горькие Озера с водами другого моря; еще дальше синеют справа Джебель Аттака, слева вершины Синая. На этом кургане, в день открытия канала, императрица Французов, при кликах «vive I’imperatrice», схватила Лессепса за плечи и выдвинула его вперед.

На память об Эль-Гисре я увез ржавый ключ, валявшийся на полу, а Лессепс, бойко спрыгнув с лошади, поймал какую-то сухопутную саламандру и бережно закутал ее в платок.

— C’est pour les enfants, пробормотал он, как бы оправдываясь.

Добравшись до Тимсы, направились в город вдоль северного берега озера по «avenue», подобной той что соединяет вокзал с пристанью, ехали мы ленивым шагом; кажется, никому, кроме M. Victor’a, не хотелось раздаваться со степью. Молодой человек, давно уже позевывавший, при первых каплях набежавшего дождя вихрем понесся домой.

— Il a raison, сказал заботливый отец, — il faut qu’il rentre, il prendrait froid.

Avenue ведет к необитаемому дворцу на краю Измаилии, воздвигнутому единственно для бала, которым начался ряд блистательных празднеств Суэцкого канала. Насколько они были пышны, можно судить из того, что одно торжество «открытия», «inauguration» (4 (16) ноября 1869), обошлось в общем итоге сто миллионов франков.

Когда вернулись с прогулки я горячо поблагодарил своего бессмертного проводника.

— Совсем не за что, возразил он, — напротив я должен вас благодарить: вам обязан я этою прелестною partie de plaisir; вы мне доставили случай побывать еще раз на нашей стоянке, куда я уже три года не заглядываю. Сколько милых, давно забытых образов встало предо мною, сколько проснулось дорогих воспоминаний!..

Et puis, прибавил он с доверительною улыбкой, — vous savez je les ai aplatis, les clous…

После обеда Лессепс, свежий и бодрый, как ни в чем не бывало, стоял над своим любимым планом; прогулка по-видимому нисколько его не утомила. Зато бедный M. Victor был совершенно разбит и в изнеможении лежал на диване. Позже, к концу вечера, склонясь на просьбы дамского кружка, он показывал обществу свое искусство жонглировать, вывезенное вместе со сплином из Индии, — перебрасывал два яйца, то загоняя их под самый потолок, то спуская ниже подбородка; перебрасывал три мячика; перебрасывал апельсин и столовый нож… Последнюю штуку жонглер заключил тем, что, поймав нож за ручку, подставил клинок под апельсин, и тяжелый плод с разлету грузно сел на лезвие, как на кол.

— Се cher Victor! в неудержимом порыве воскликнул отец.

24 февраля.

Что за утро! Какое небо над Тимсой! Какой блеск и сияние! В степи миражи наверно уже завели волшебную игру. И как грустно в такую погоду расставаться с Измаилией! Всецело предаюсь я особому чувству нежности, точно навсегда разлучаюсь с дорогим существом. Улицы, садики, дачи, производят на меня обаятельное впечатление. Влюбленными глазами смотрю я на окружающее: на кофейни, на магазины, на приказчиков, на старух с кошёлками красных яиц (они остались для меня неразрешенною загадкой), на портовых людей с надвинутыми на глаза тирольскими шляпами, — этих знакомых незнакомцев, вечно обвеянных табачным дымом и, надо полагать, замышляющих какой-то государственный переворот… И мне хочется всем и всему засвидетельствовать сердечную привязанность, чем-нибудь ее выразить, заказать что ли пиджак у портного, накупить в лавках розовых и зеленых галстуков или хотя побриться и постричься у милого Lepelletier. Но надо спешить к завтраку у Лессепсов. Пойду на вокзал прямо от них Счеты с Mme Aspert сведены, и моя степная гостиница уже исчезла навеки за поворотом…